Господи, дай мне ответ,
верую я или нет,
те ли обеты держу,
тем ли заветом дышу,
там ли клонюсь головой,
так ли чиста пред тобой,
чтобы, коснувшись креста,
милости ждать от Христа.
Как в облака поднимусь,
если все каюсь да злюсь
вечером трудного дня.
Боже, поверь и в меня!
***
Город, в котором мы существовали,
что это было – Макондо, Москва ли,
в желтом тумане клубящийся дым,
дождь, объявляющий плач по живым.
Видевший лед обожжется о пламя,
алая рана, что ратное знамя,
жизнь превращает в военный поход,
и знаменосец в финале умрет.
Это земля одинокого бога,
осатанелая ропщет утроба
в поисках новой модели любви,
чтобы ее отменить не смогли
нравы, законы, дожди и приметы,
страхи, истерики, сны и обеты,
слухи, проклятия, жалобы, смерть,
все, что отмечено криком «Не сметь!»
Дождь омывает фасады и крыши,
город набухший становится тише,
жизни и смерти строжайший расчет.
В кресле последний из всех Буэндия,
в список времен его впишет стихия
и навсегда заберет.
***
Прошлое сходит с тебя чулком,
Осень поспешно меняет стяг,
Выкатит стол, угостит чайком
И объяснит, что теперь и как.
Цели и цены, тарифы, сны,
Карты, маршрутки, такси, метро —
Ночью здесь были обновлены
Все приложения, до одного.
Город в афишах, тату-салон,
Голого тела уже на треть,
Вид из окна на пустой район —
Всё, что мне хочется здесь иметь.
Ночь. Обнаженная пустота,
Не прикрывайся, здесь все свои,
Просто садись и считай до ста,
Скоро начнутся цветные сны.
Утром окажешься Рип ван Винкль,
Не узнаёшь никого в лицо,
Сколько друзей потеряли смысл,
Сколько врагов обрели его.
Битая фраза и рифма дрянь,
Сядем за парту учить язык,
Все обнуляется: рубль, юань,
И в словаре нет великих книг.
Что же на входе? Сырой асфальт,
В каменных гетрах дрожат дома,
Как закрывается тот гештальт,
Чтобы к зиме не сойти с ума?
Сделай глубокий земной поклон,
Память закрой и отдай ключи.
Каждый есть времени аллофон,
Вот эти правила, заучи.
***
В городе изморозь. На дороги упал январь,
белой шкурой укрыл одинокие пустыри,
и, пытаясь согреться, ты лезешь в глубокий ларь,
удивляясь тому, сколько линий сошлось внутри.
Пальцы выберут пух, проникаясь его тоской
по родному крыльцу, где заплатками снег налип,
разутюжишь платок, проведёшь по нему рукой
и вернёшься южанином в северный тауншип.
В ворот спрячешь лицо, защищаясь от снежных гильз,
когда норд атакует, о моде не вспоминать.
Это просто зима, здесь так принято, крошка Нильс,
чтобы рано проснуться и в ящик с теплом нырять.
Собираешь хвоинки в дырявый мешок
и не глядя выносишь из дома,
рассекреченный Санта, локальный божок,
сонный гуру дверного проёма.
Всюду стылость, обманчив искусственный свет,
как на фресках подземного Рима.
От подъезда бежит малахитовый след,
с ним и сказка уходит из мира.
***
Если дерево, лучше клён,
Чтоб укрыться одним листом,
Пролежать под ним до весны,
Разноцветные видя сны.
Если улица, пусть Арбат,
Где торгуются все подряд,
Белоснежный летает дух
И прекраснее нет старух.
Если солнце – на всех церквах,
Если золото – в волосах,
Если горечь – на самом дне,
Если нежность – к тебе.
