ГЛАВА 1. Мирош. Голос
Входить в оранжерею было страшно. Мирош замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Обычное дело.
Знакомые садовники говорили: хуже, когда теряешь страх, когда привыкаешь. Это действительно опасно. А пока чувствуешь себя так, будто входишь в клетку с опасным хищником, — это ещё ничего.
Стоявшая рядом с входом наставница жриц ехидно улыбнулась:
— Не бойся, смельчак, цветы не кусаются.
Хорошо ей язвить… Ей не приходится иметь дело с лилиями. Больше не приходится. Мирош даже удивился, когда вспомнил, что наставница когда-то была жрицей цветов и проводила с лилиями много времени. С одной лилией, разумеется. Одна лилия — одна жрица. Это садовник может ухаживать за несколькими цветами. Но, конечно, никто к этому не стремится. Справиться бы с одним! Ни в чём не ошибиться… Цена ошибки слишком велика.
Конечно, Мирош знал, что наставницами становятся бывшие жрицы. Но как-то никогда прежде не представлял себе вот эту, например, немолодую некрасивую и недобрую женщину жрицей цветов. Не задумывался, что было время — и она танцевала для лилии, жила рядом с ней, пела ей, спала рядом.
Поразительно… Жрицы цветов — они, как создания с другой планеты. Нет, даже ещё таинственнее и невозможнее. Существ с других планет Мирош успел повидать немало. Разные, странные, иногда уродливые, иногда — даже по-своему красивые. Но жрицу цветов он не видел никогда. И никто не видел, кроме наставниц и их прислужниц. Мужчинам не позволено видеть жриц, а жрицам не позволено видеть мужчин. Никогда — до самого конца служения. Как странно, что именно худшие из жриц становятся наставницами. Казалось бы, наставлять должны лучшие, а не худшие, но — что есть то есть. Таковы правила Судеб. А правила — священны.
— Ну что застыл! — прервала женщина мысли садовника. — Давай, входи! Да не забудь мантру! Совсем безголовая молодёжь… Только и знают, что шляться, по девкам гулять… Между прочим, садовник тоже должен хранить чистоту!
От такого поворота у Мироша моментально прибавилось мужества. Лилия по крайней мере не станет читать ему нотации! Эта старая карга, будь её воля, и садовников бы перевела на монастырский устав! Мало ей жриц…
Мирош скользнул в дверь, бесшумно и плотно закрывшуюся за его спиной. Постоял немного, привыкая к влажному зеленоватому полумраку. На расстоянии двух десятков метров смутно виднелся силуэт лилии.
Примерно двухметровый стебель, толстый и сочный, покрытый тонкими волосками, от основного стебля отходили многочисленные ответвления потоньше, узкие и длинные резные листья, наверху стебель слегка загибался вниз и там, в обрамлении небольших плотных листьев виднелся бутон. Пока, кажется, всего один, зато неожиданно большой.
Странно. Мирош был здесь всего пять дней тому назад, и тогда почка была совсем крохотной. Парень вздохнул. Он-то надеялся, что удастся провести с новой подружкой спокойную недельку. Хотя бы одну. Но раз приближается цветение, о покое можно забыть. Подружка была хороша… И без ума от него!
Мирош вообще нравился женщинам и категорически не нравился мужчинам. Иногда он им не нравился вплоть до мордобоя и попыток нанести серьёзные травмы. Недоброжелателям особенно хотело подпортить Мирошу витрину. Ну нервировал их красавчик блондин, с тонкими чертами лица, большими серыми глазами и стройной, почти по девичьи гибкой, фигурой. Это было излюбленной затравкой для разного рода издёвок — мол, он на девушку похож.
Когда Мирошу было лет семнадцать-восемнадцать, его это ужасно расстраивало. Но когда стукнуло двадцать, он сообразил, что ему просто завидуют. Да, не всем женщинам нравятся такие, как он. Некоторым подавай типаж "настоящего мужчины" — чтобы играл рельефными мускулами и был похож на гориллу со старой Земли. Но ценительниц его внешности тоже хватало — на недостаток женского внимания жаловаться не приходилось. А он и не кредит, чтобы всем нравиться!
Мирош осмотрел плотно закрытую почку и с облегчением снял "маску садовника" — специальный респиратор, совмещённый с очками. и плотные перчатки. Когда цветение приблизится вплотную, придётся облачаться в полностью закрытый защитный костюм, но пока в этом нет необходимости.
— Какой глупый… — внезапно услышал Мирош. — Глупый… — вздохнул тихий голос. — Жаль…
Садовник застыл, как вкопанный! Что это… Что?! Он действительно глупый! Он не просто глупый — он непроходимый идиот! Как он мог забыть о мантре?! Наставница напомнила, но он не хотел её слушать, она была ему неприятна, а его мысли всё ещё полнились приятными воспоминаниями о манящих прелестях новой подружки, о её грудном смехе и умелых ласках. Вот и… домечтался…
— Я ничего не вижу, я ничего не слышу, — забубнил Мирош. — Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не вижу, ничего не слышу, ничегоневижуничегонеслышу!
— О да… — донеслось до него. — Да… глухой и слепой… Конечно… И безмозглый…
Стон невольно вырвался из горла Мироша. Только не это! Только не голоса! Неужели с ним случится худшее — то, о чём садовники боятся говорить даже шёпотом…
— Ничего не вижу, ничего не слышу, — упрямо продолжал Мирош, проговаривая мантру садовника вслух — всё громче и громче, лишь бы заглушить голос… — Ничегоневижу! Ничегонеслышу! Ничегоневижуничегонеслышу… — и дальше — громко и отчётливо: — Ничего не вижу! Ничего не слышу!
"Как бы не услышала старая карга за дверью, — пронеслась мысль. — Если услышит, как он тут голосит, живо догадается, что это не просто так!"
Мантра имела одно слабое место — к ней вырабатывалась привычка. Иногда мантру рекомендовалось менять. Но момент смены — тоже приводил к повышенной уязвимости на какое-то время. В общем, это был порочный круг.
Мирош свою мантру не менял ещё ни разу. И привык к ней настолько, что нередко ловил себя на ней дома, на отдыхе и вообще — в самых неподходящих обстоятельствах. Она привычно крутилась в мыслях, и мозг к этому привык — научился думать "поверх" мантры или, может быть, под ней. Но сейчас надо было вытеснить все мысли, заглушить всё!
Однако Мирошем неумолимо овладевало оцепенение — он не мог поверить, что это происходит с ним, происходит на самом деле! Наверное, ему показалось… Он сам не заметил, как с привычной мантры перешёл именно на это слово, ухватившись за него, будто тонущий за проплывающее мимо бревно: — Показалось, показалось, показалось, — шептал он онемевшими губами. — Показалосьпоказалосьпоказалось…
А потом вдруг нервно хихикнул, услышав будто со стороны в своих словах фразу "пока, лось". Он как-то видел лосей в одном из фильмов о старой Земле, так что представил себе его вполне ясно, а рядом и себя, прощающимся с огромным лосём, как со старым приятелем.
