ГЛАВА 1. Фаина. Дневник
Никогда не думала, что выражение "начать жизнь сначала" может иметь настолько буквальный смысл. И уж тем более не предполагала, что однажды подобное может случиться со мной. Хотя нормальной мою жизнь и раньше трудно было назвать, но не до такой же степени!
Дневников я никогда не вела и не представляю, как это положено делать. Не начинать же дурацким "здравствуй, дорогой дневник". Для маленьких девочек это простительно, конечно, но я давно не девочка и чувствую себя ужасно глупо, пытаясь писать о себе и своей жизни без всякой практической цели. То есть цель-то есть, но нет адресата. Писать самой себе… чтобы в себе разобраться. Глупо… Но с кем поделиться, выговориться?
Начинаю понимать американцев, у которых, говорят, психоаналитики востребованы больше, чем у нас водопроводчики. Родные люди есть — дочка, внучка, но им своих проблем хватает, да и не могу… не могу я вывалить на них всё, что на душе. Не привыкла, что ли? О таком можно рассказать только незнакомцу, которого больше никогда не встретишь, но где его взять? Негде. И поэтому: "Здравствуй, дорогой дневник!" Три ха-ха.
Меня зовут Фаина. Мне шестьдесят лет… Нет. Вернее так: я родилась шестьдесят лет назад. А сколько мне сейчас — этого точно никто не знает. Наверное, восемнадцать. Да, снова восемнадцать, как и было тогда, когда всё это началось. Тело восемнадцатилетней девушки и разум пожилой женщины.
Да об этом только мечтать можно! — так сказала бы, наверное, любая женщина, и была бы права. И я с этим вполне согласна. Не зря говорят: "Если бы молодость знала, если бы старость могла!" Всё верно. Да и самосознание не стареет или почти не стареет. Опыт появляется, но вы вряд ли сумеете отыскать хоть одну старушку, которая в душе не чувствовала бы себя молодой. Или старичка, хотя за мужчин не поручусь. Впрочем, они не то что молодые — они, по большей части, вообще всю жизнь дети. Ну да ладно, сейчас не об этом. Раз уж решила разбираться в себе, то пора начинать.
С чего всё началось… До восемнадцатилетия я жила самой обычной жизнью, ни рассказывать, ни вспоминать там особо нечего. Разве что любовь Николая. Да и другие парни на меня засматривались, что уж скрывать. Но другие — так, не всерьёз. А Николай с его неуклюжими, но такими трогательными ухаживаниями — это было серьёзнее некуда, сразу видно! Хороший парень был… И муж из него прекрасный получился! Да только…
Что уж теперь врать самой себе-то… Не любила я его. Когда совсем девчонкой была, льстило мне, конечно, что он за мной хвостом ходит, на других ребят кидается, если кто обидеть вздумает, что зыркает мрачно так, если с кем танцевать пойду или ещё что.
Нет, ничего такого. Невинно всё у нас было. За руку взять — и то небывалое дело, аж в жар кинет! От одних мыслей о поцелуях краснели, вот как тогда было. Правда, ох, бедовая я была девчонка… по тем-то временам. Первый поцелуй у меня с Витькой случился. И, правду сказать, из чистого любопытства. А Витька — тот ещё кобель был, так что целоваться уже умел, да и после не растерялся — под кофточку лапы запустил! Ну и схлопотал по морде, от всей широты души и со всей силы. Больше я его к себе не подпускала, но поцелуй тот ещё долго забыть не могла. А Николай на такое не решался. Да и мне оно не нужно было — с Николаем. Хорошо с ним было, спокойно, но на поцелуи не тянуло как-то.
А в мечтах-то всё — любовь неземная, такая, чтобы дух захватывало, чтобы обо всём забыть! Ну это уж точно не про Николая было. И Витька до сказочного принца из моих мечтаний тоже не дотягивал. И вот, домечталась…
Шла я, как сейчас помню, через лесок, от станции к посёлку нашему, к Залесью. На каникулы домой приехала. Я тогда в техникуме училась, на экономиста. Зимой дело было, но ещё не стемнело. Иду, значит, по тропке, а недалеко от неё, у дерева, вроде бы стоит кто. Сначала страшно стало, но я всегда была бойкой девицей, да и не случалось у нас ничего такого, чтобы убийства там или изнасилования. В городе ещё другое дело, да и то — редко-редко. А у нас тихо всегда было, все свои.
Но этот явно не свой. И зачем-то с тропы сошёл, за деревом стоит, смотрит… Ну и я посмотрела-посмотрела, да и вперёд пошла — к нему, значит, деваться-то там больше некуда, не назад же поворачивать. Поравнялась с ним. Он молчит, смотрит. Глаза большие, тёмные, не оторваться… Волосы длинные — до плеч!
Начало декабря было, снежок падал, он без шапки, да и вообще одет совсем не по-нашему, но мне тогда ничего не приметилось, только глаза эти… Ровно приворожил! Потом удивилась волосам. Волнистые, красивые, впору позавидовать, но ведь у нас тогда мужчины все коротко стриглись, такие волосы только на иллюстрациях в романах увидеть можно было! Ну или в кино.
Лицо явно мужское, черты мужественные, всё, как положено, а волосы — как у Лидки Сташевской, она ими очень гордилась. Да и у меня не плохи были, только чуток посветлее — тёмно-каштановые. А у Лидки, и у незнакомца того — чёрные, блестящие. Что я за бред пишу, а?.. И вот как это мне поможет? Ну ладно… Всегда была упрямой, и теперь не сдамся, пока не расскажу свою историю. Но надо бы покороче, а то эдак у меня целый роман выйдет, и писать его придётся года три!
В общем, смотрели мы друг на друга, смотрели, потом заговорил он со мной. Или я первая заговорила? Да, точно. Непуганая была. Поздоровалась, спросила, не заблудился ли. Хотя на заблудившегося он был похож не больше, чем тигр на мышку.
Он ответил, познакомиться предложил, сказал, что гуляет тут. Гуляет, ага. В посёлке все друг друга знают, разве что из города приехать — погулять-то. Но я не стала допытываться, очень уж мне с ним разговаривать понравилось, цепляться к словам не хотелось. Хотелось верить… Что гуляет? Нет, хотелось верить в чудо. Что сама судьба его навстречу ко мне привела, что не просто так он на меня смотрит, глаз не отводит. Не просто так время тянет, разговаривает вроде как ни о чём, смешно сказать, о погоде! О том, что места у нас красивые.
Места, конечно, красивые, да только таких красивых мест в округе — каждое первое. Лес в снегу. Красивый, конечно, но самый обычный. Он ещё тогда заговорил о том, чтобы показать мне, где живёт, у них, мол, тоже красиво! Надо сказать, хоть я и была от такой встречи как пыльным мешком стукнутая, но насторожилась всё-таки. И он это заметил. Сказал, что у тёти Наташи комнату снял, что, мол, увидимся ещё. А потом, когда я пойму, что мне нечего опасаться, он отведёт меня туда, где я ещё не бывала.
Ну, тётю Наташу у нас уважали, так что я решила, что опасаться нечего, хотя сердце колотилось так, что казалось: он услышит! Вот чего мне следовало опасаться… Того, что сердце глупое прикипит не к тому. Ведь сразу поняла: к нему девчонки слетаются, что пчёлы на мёд! Такой, как он, видно, никогда отказа не знал и вряд ли узнает.
