39-й год правления [1] Императора Секенэфа Эмхет [2]
Отполированный кусочек бирюзы покоился на её ладони. Она помнила каждую его грань, каждую мельчайшую прожилку и знала привкус спящего внутри тепла. Камень, благословлённый её драгоценным другом на алтаре Золотой, неизменно отзывался ей, но она пугалась этого зова и прятала амулет раньше, чем успевала поддаться ему.
«Твоему удивительному сердцу это понадобится, когда однажды у тебя не найдётся подходящих слов, чтобы выразить всё. Я думал об этом, когда наделял талисман дыханием Золотой. Для тебя».
Так сказал ей Икер в храме Тамера. Но ещё раньше Анирет успела пожелать…
«О, Благословенная Владычица сверкающего дыхания жизни, будь милосердна ко мне. Если часть милостей Твоих и даров не для меня и не по силам мне, пусть я никогда не познаю их».
Эмхет дорого платили за любовь. Царевна, которой предстояло стать Императрицей, не забывала об этом ни на миг. Она надеялась лишь, что Боги не сыграют с ней злую шутку.
– Госпожа моя, пора в мастерскую, – мягко позвала вошедшая Мейа. Она всегда старалась будить царевну деликатно, но настойчиво. – О, ты уже не спишь!
– Я, кажется, уже привыкла к такому ритму жизни, – улыбнулась Анирет, затягивая пояс поверх туники и пряча талисман в потайном кармане.
– Но завтракаешь по-прежнему на ходу, – лукаво отметила подруга, поднося ей кувшин с водой для умывания и корень мисвы, жевание которого защищало зубы и дёсны от недугов.
– Если бы не твоя забота, я б и вовсе не успевала есть, – с искренней благодарностью возразила Анирет.
– А как иначе! Тебе нужны силы.
Приведя себя в порядок, девушка почувствовала себя значительно лучше, точно прохладная вода могла смыть отголоски неуместных мечтаний, как смывала остатки сна.
– Не будем заставлять мастера ждать, – улыбнулась царевна. – Его уроки дисциплины мне совсем не понравились.
Мейа сочувственно прищёлкнула языком, пробормотав что-то о недостаточном почтении местных жрецов к наследникам божественного Ваэссира.
В сопровождении Мейи и Нэбмераи Анирет направилась в мастерскую. В очередной раз девушка подумала о том, как же редка и ценна настоящая дружба. И пусть подруга не знала главную её тайну, но всё же она была рядом и поддерживала сквозь всё. Ей царевна могла доверять. И, пожалуй, Нэбмераи тоже. В свете того, что ждало её впереди, это было бесценно.
* * *
Впереди, на возвышении, в каменном наосе[1], портал которого напоминал уменьшенную копию дворцовых врат, восседал на своём каменном троне Ваэссир Эмхет. Пламя играло в его золотых глазах, мистически мерцавших. Тени обрисовывали его прекрасные величественные черты – орлиный нос и резко очерченные полные губы, высокие скулы и благородный лоб. Его сильные руки, украшенные широкими золочёными браслетами, сжимали знаки власти – Жезл и Плеть, скрещённые на груди. На плечах лежало массивное ожерелье. Рисунок могучих мышц был настолько естественным, что казалось даже странным, почему же грудь не вздымается от дыхания. Его бёдра были обёрнуты драпированной схенти[2], и по широкому поясу шли высеченные в камне священные знаки формул воззваний. Голову венчал знаменитый Двойной Венец Таур-Дуат, алый с белым, а на лбу застыл в броске змеедемон-защитник.
Жрецы закрыли резные двери снаружи, оставив старшего царевича наедине с божественным предком. Хатепер преклонил колени, неотрывно глядя в каменное лицо Ваэссира, оживающее в мистическом полумраке, подсвеченном золотистыми огнями светильников. Образы чередовались перед его мысленным взором, наслаиваясь на лик священной статуи – дед, которого дипломат помнил уже плохо; воинственный отец; любимый брат, которого он берёг от врагов и друзей и даже от его императорского долга вот уже столько лет… И они, и все те, кто приходил прежде, задолго до них, были ликами Ваэссира Эмхет, растворённого в потомках. Какими разными гранями проявлялись аспекты Его Силы… столь же разными, насколько разные формы обретала Его золотая кровь в Его потомках.
– Ты знал… – чуть слышно прошептал Хатепер. – Когда я пришёл сюда, дабы отказаться не от Тебя, но от своего права, Ты знал, что всё вернётся на круги своя. Всё, что я сделал, я сделал ради Твоего трона, ради Твоих заветов, что Ты повелел нам сохранять. Не мне спрашивать Тебя, за что Ты ниспосылаешь всем нам такое испытание… Замысел Твой сокрыт от меня, но воля Твоя ясна. Я дам Императору тот ответ, который он желает услышать.
Дым курившихся над светильниками благовоний сокрыл лицо статуи призрачной завесой. Губы божественного Ваэссира сложились в печальную всеведущую улыбку, и средь танцующих теней царевич различил неспешный кивок. Хатепер даже не вздрогнул. Потянувшись вперёд, он положил ладонь поверх потеплевших скрещённых рук, черпая силу и поддержку для решения, которое ему предстояло озвучить. Решения, которое противоречило его осознанному и такому гармоничному выбору, совершённому когда-то.
Другой рукой Хатепер коснулся своего рога, самый конец которого был аккуратно спилен давным-давно в этом самом храме.
Это было традицией древней и необходимой. Во избежание смуты и недопониманий те рэмеи, в ком проявлялись фамильные черты Эмхет, обычно проходили через подобный ритуал ещё в детстве, когда у них только прорезались рога. Тем самым в глазах общества они отделяли себя от правящей семьи. Это касалось не только бастардов, но и представителей знатных родов, в числе предков которых был кто-то из рода Ваэссира. В случаях, когда представитель побочной ветви должен был занять трон, проводился другой ритуал – край рога надставлялся освящённым золотом.
Традиция была принята среди потомков рода Эмхет из побочных ветвей, в которых проявлялись фамильные черты Ваэссира. Хатепер же, родной брат Императора, младший сын Владыки Меренреса и царицы Захиры, не обязан и даже не должен был следовать ей. Но когда-то он сам пришёл в храм Ваэссира и велел одному из жрецов провести ритуал, чтобы защитить власть Секенэфа, чтобы дать понять и врагам брата, и своим не в меру ретивым союзникам: его поддержка власти нынешнего Императора абсолютна, и никогда он не будет пытаться занять место брата и его детей. А теперь он должен защитить их всех иначе…
«Боюсь, мне придётся просить тебя сделать ещё больше для защиты нашей семьи. У меня нет выбора, пусть это и тяжело. Как и я сам, ты уже принёс немало жертв Таур-Дуат».
Когда-то решение Хатепера вызывало в Секенэфе настоящую ярость. Он никогда так и не принял этот выбор сердцем, а разум его выдвинул не один аргумент в пользу того, что шаг Хатепера не был мудрым. Но Император вынужден был смириться, проявить уважение к воле брата.
И теперь, спустя столько лет… Секенэф знал, на что шёл и о чём просил. Они
