Я шла последние метры по длинной узкой улице, по обе стороны которой росли тополя и стояли двухэтажные деревянные дома. Смотрела, как мои туфли топчут пыльный тротуар: кажется, впервые в жизни шла по сухому асфальту в марте. Я совсем одурела от яркого солнца и бессонницы и чувствовала, что вот-вот достигну той фазы усталости, когда мозг подключает тайные ресурсы. Сначала испытываешь возбуждение, потом наступает бодрость, затем включается сверхвосприимчивость и наконец накрывает паранойей. Туфли были новые, из кожзама цвета шоколада и латте, купила я их за половину распродажной цены на журнальный гонорар в конце прошлого лета. Вот они и дождались первой прогулки, но радости не было. Все было так странно: март без слякоти, бессонница, да еще и с Тео такая фигня.
Дойдя до дома, я легла на кровать, прямо на покрывало, и желтая синтетика заскрипела, как строительная пыль на зубах. Даже огонь не пришлось разводить, в комнате было совсем не холодно. Удобно, конечно, но обычно в это время года я таскала корзину с дровами через двор, еще покрытый мокрым снегом, мимо черных кратеров там, где накапало с крыши и пахнет талым льдом и перезимовавшей прелостью.
За пару часов до того я впервые побывала в отдаленном районе, до которого не доходил ни один автобусный маршрут. Может быть, так запланировали градостроители, чтобы пациенты, которым все-таки удалось сбежать, не могли сесть на автобус и поехать домой. Или куда там хочется поехать, если вообще куда-то хочется, когда тебя накачали нейролептиками, действие которых еще до конца не изучено.
Такси мне было не по карману, это взял на себя знакомый Тео. Он представился Валерием, но мне казалось, что это ненастоящее имя. И что лицо тоже ненастоящее. Не то чтобы маска, но как будто сто лиц сложили и разделили на сто. Глаза как иллюстрация к понятию «глаза». Рот такой неприметной формы, что даже самая цепкая память не смогла бы впоследствии восстановить его контуры. Только на правом ухе, сверху, была щербина, будто кто-то решил, что человек совсем без опознавательных знаков рано или поздно привлечет к себе внимание.
Этот Валерий позвонил мне несколькими часами раньше. Сказал, что он друг Тео, и сообщил, что того положили в психиатрическую больницу. И что Тео хочет повидать меня. Валерий занял место рядом с водителем, я села позади него и всю дорогу смотрела то на отметину на его правом ухе, то на пыльные тротуары и стены домов, гаражи, железные коробки складских помещений, потом еловый лес, лес, лес, а потом мы приехали.
Больница располагалась в трехэтажном здании из желтых панелей средней потертости. Вахтерша записала наши паспортные данные в толстую тетрадь, и я удивилась, что охранников, кроме нее, не было. А что, если пациент вроде Тео, у которого грудная клетка с оркестровую яму, решит сбежать? Как она его остановит?
Но Тео не собирался никуда сбегать. Он вышел в комнату для посетителей: выглядел как обычно, если не считать немного распухшей верхней губы и отсутствия пары зубов. А чего я, собственно, ожидала: привидение в больничном халате? Что он истощал за двое суток? Что будет бросать дикие взгляды на воображаемых посетителей или таращиться в стену невидящим взглядом? Я надеялась, что выбили не те имплантаты, за которые его жена Татьяна недавно отдала всю зарплату.
– Значит, ты все-таки попал сюда, – сказала я.
Желтый взгляд Тео уцепился за мой.
– You can’t hold the hand of a rock-n-roll man very long, – ответил он тягуче и гнусаво, как будто цитировал Боба Дилана, а не Джони Митчелл.
Одет он был в темно-синие треники и безразмерную рубашку яркой расцветки. Заметив, что я разглядываю желто-черно-зелено-красные геометрические формы на ткани, Тео раскинул руки так, что пластмассовый стул, на котором он сидел, качнулся. Я испугалась, что он упадет навзничь.
– Это я себе тут выменял, – сообщил он.
– На что выменял?
– На футболки, которые Татьяна принесла. Вчера. И эти тоже, – он медленно наклонился вперед и по-детски ткнул в черные резиновые тапки.
Тут я поняла, что гнусавым и тягучим его голос был из-за приличной, наверное, дозы успокоительного. И подумала, что никакие седативные препараты в мире не могут лишить Тео способности располагать к себе людей. В любом месте и в любое время ему дарили вещи, деньги, улыбки и личное время. Я вспомнила бабушку в очереди за пакетом молока, которое Тео выхлестал, как только мы вышли на улицу. Бабка была злая, как оса: ругала тех неизвестных, что подняли цену на ряженку, и Тео стал шутить, что монетки у нее серебряные, и врать, что ряженку можно делать из прокисшего молока в духовке. Бабкино сердитое лицо разгладилось, и вот она уже смотрела по-матерински и вместе с тем застенчиво на странного здоровяка в старомодной дамской шляпе с черным пером.
Я хотела узнать, зачем он попросил меня приехать, но почему-то спросила:
– Тео. Что ты тут делаешь? Как ты тут оказался?
Он стал рассказывать спокойно и глядя прямо мне в глаза, как будто составлял рапорт о происшествии. Как и всегда, когда докладывал об очередном безумном событии своей жизни. Его явно не интересовало, как описанные события соотносятся с нормой и требованиями разума.
Они с Валерием пошли в «Гирвас», чтобы поесть солянки. После, вспоминая его рассказ, я подумала, что тут-то безумие и началось: Тео ненавидел солянку в «Гирвасе» и утверждал, что там экономят на вареной говядине, компенсируя избытком копченой колбасы, да еще и двойной лимон не кладут, хоть аккуратные студенты-официанты всегда кивают и записывают. Как бы то ни было, они отправились в «Гирвас» и там, конечно, встретили знакомых. Заказали солянку. Все пили, кроме Тео: он с какого-то перепугу держал обещание, данное Татьяне за неделю до того. Говорили о новом фолк-рок-фестивале, на который, возможно, могли выделить денег финны. Главное, ловко сформулировать цели международного сотрудничества.
Реплику о финансировании вставил Валерий, как и еще несколько деталей. Голос у него был не низкий и не высокий, не звонкий и не сиплый, и после каждой фразы оставалось ощущение, что она и сказана, и не сказана.
В общем, они обсуждали помещения и группы, которые могли войти, а могли и не войти в список: кто слишком фолк, кто слишком рок. Кто-то сказал к тому же, что, раз затея финно-угорская, то нечего смешивать с русскими и прочей столичной фигней… Тео как будто возразил, мол, кто они такие, чтобы решать, кто достаточно финн или карел, а кто нет. Что давно уже нет таких, кто либо то, либо другое, если вообще когда-то были – разве что в бронзовом веке… И кто такие вообще карелы… «Точно не ты», – будто бы ответил оппонент, имея в виду, что ни имя, ни фамилия Тео не были карельскими или финскими. «А если уж решил дурить людям голову, то имей в виду, что по-фински Федор будет Теуво, а по-карельски Хуодари. Великий карельский фолк-рок-певец Тео Малец – это, бля, смешно!» – будто бы заявил обидчик, после чего Тео взял гитару и со всей дури ударил его по голове.
