Интервью Американской женской газете – журналу на русском языке «Женский Шарм». Нью-Йорк – Париж – Москва
Альберт Светлов: «Искренность не заменить трэшем, а красоту – обилием обнажёнки!»
Недавно у нас на «Женском шарме» были опубликованы стихотворения в прозе Альберта Светлова. Писатель с оригинальным классическим стилем, в котором сегодня мало кто пишет, – явление редкое. Родившись и живя в современных феерических темпах, пишущей братии хочется всё меньше глубины, и всё больше – плескаться на поверхности чего-либо, создавая лишь мелкую рябь. Настоящей же волны, которая накроет читателя с головой, от них не дождёшься. Для этого другой характер нужен, стержень, закалка, сила духа. Нам удалось побеседовать немного с Альбертом о его шедевральном (не побоимся этого слова!) творчестве, о женщинах и даже о политике. И в конце интервью (внимание!) наших пишущих читательниц ждут несколько лайфхаков!
– Альберт, с чего вообще началось ваше увлечение литературой? Родители привили эту страсть или педагоги в школе?
– Вы знаете, как бы тривиально это не прозвучало, но все мы родом из детства. Если определённые пристрастия не прививаются сызмальства, то шанс формирования их впоследствии, хотя и есть, но весьма ничтожен. Ещё до школы мама и бабушки обучили меня азбуке, то и дело покупали красочные книги, сами читали вслух. Таким образом и заложили основание. А в начальных классах пробудившийся интерес получил дальнейшее развитие. Учился я в обычной советской сельской школе. Воспитывали нас преподаватели, трепетно, с уважением относящиеся к литературе. Впрочем, не только старания педагогов сыграли роль в привитии любви к поглощению книжной премудрости, но и сложившийся коллектив. Среди ребят, моих друзей, считалось позорным не держать в руках романов Скотта, Верна, Дюма, Лондона, Крапивина. Мы глотали их огромными порциями, благо библиотек в селе имелось несколько: школьная, детская, взрослая. Компания наша состояла из «Гоши», «Банана», «Панчо», «Вовочки», и на переменах мы громко обсуждали прочитанное, спорили, кричали: «А я бы… А помнишь, как он…?» «Гоша» и «Банан» являлись специалистами в морской тематике, отличали бушприт от форштевня и полубака, и каравеллу от бригантины. Но примерными пай-мальчиками мы не были, и дихлофос взрывали, и из поджигов стреляли… Я это более подробно изложил в первом романе – «Перекрёстки детства», который сейчас готовлю к переизданию, детально редактирую, чищу от ошибок, подбираю обложку, наполняю рисунками.
– Как правило, первые написанные произведения любых, даже самых классически классических классиков, носили печать влияния других писателей. Ваша первая проза чьё влияние на себе носила?
– Да, вы правы. У каждого писателя есть свой идеал в литературе, на которого хочется равняться. Для меня этот идеал – Марсель Пруст. Его многотомник «В поисках утраченного времени» великолепен! В музыке – Бах, в литературе – Пруст. Ни с чем столь потрясающим я до сих пор не сталкивался. И у того, и у того – полифония. С Прустом я впервые столкнулся в 1999 году, и это просто оглушило откровением. Ни одной лишней фразы, всё сто раз выверено. Стопроцентное попадание! Под таким впечатлением ходил! Думалось: вот бы, как он, научиться. (Ну, конечно, это нереально. Да и несовременно, тем более в нынешней России). И вот в 2017 я перечёл «По направлению к Свану» и последующее, и – понеслось. На «Перекрёстках детства» жирный, смачный отпечаток прустовской стилистики лежит, не заметить невозможно. Он и начинается так же, как у Пруста, с тех же слов. (Да и свежие стихи в прозе, опубликованные вами, им пропитаны). «Перекрёстки» – это текст-погружение в прошлое, сожаление об ушедшем времени. Во второй части задуманной тетралогии я несколько отошёл от прямой аналогии, тянуло поэкспериментировать, и я включил в текст отрывки из выдуманной переписки персонажей и их дневников, но название «Целуя девушек в снегу» словно намекает. (У Пруста один из романов эпопеи называется «Под сенью девушек в цвету»).
– Здорово! У журналистов подобные «намёки» в заголовках статей называют «прецедентным феноменом». А как видоизменились с годами ваши читательские предпочтения? Кого из авторов читаете чаще всего сейчас?
– О детских предпочтениях я уже упоминал. Стоит ещё назвать фантастов: Стругацкие, Беляев, Казанцев, Брэдбери, Хайнлайн. В 90-е, вместе с новыми институтскими приятелями, зачитывался фэнтези, детективами. Но эта мутная волна постепенно схлынула. После окончания вуза шла в основном специальная литература, было не до беллетристики. А сейчас я влюбился в отечественную классику 19 – начала 20 в. Чехов, разумеется, не Пруст, но завораживает не слабее. Да и ближе он душе русского человека, понятнее. Как и Толстой, Достоевский, Александр Островский и другие. Вот если брать прямо теперь, то читаю Скотта, Рассела, Бальзака, Ленина.
– Ленина?! Это далеко не литературное чтиво! Вас увлекает история и политика? На ваш взгляд, коммунизм с равенством ещё возможен? Или общество окончательно погребено под гнётом миллиардов элиты?
– Ох! Ну и вопросики у вас! Ага! Ленина! Представляю, насколько лютый баттхерт случится у некоторых читателей после моего ответа. Это крайне интересный автор для интересующихся историей и современной политикой. О, Владимир Ильич ещё тот тролль был! Идеологических противников в дискуссиях с ювелирным изяществом разделывал под орех. Одна реплика в отношении кадетов: «Вы – партия народной свободы?! Да подите вы!» – чего стоит. А какая ясность мысли и точность формулировок? Шикарнейшее чтиво! Порой подмывает вслед за Пушкиным воскликнуть: «Ай да Ленин, ай да…!» Очень жалею, что раньше не добрался до его собрания сочинений. Мне, человеку с историческим образованием, это непростительно. Тем более, Ленин у нас чрезвычайно выхолощен. И напрасно. Ошибка превращать ленинские труды в окостеневший догмат. Он всегда действовал, исходя из конкретики, признавая отжившие взгляды – отжившими, настаивая на необходимости расти, развиваться, двигаться вперёд. Полагаю, коммунизм – единственный вариант развития человечества, способный спасти его от самоуничтожения. Он закономерен. Рано или поздно мы должны к нему прийти. Кое-где левое движение на подъёме, бурлит Латинская Америка. В путинской России иначе. Стойкое ощущение, будто с российским народом правительство может сотворить любую подлость, и он всё стерпит. Болото и стабильность. В перестроечные и постперестроечные годы идея коммунизма была оболгана, да и сейчас поливание грязью советского периода продолжается в не менее грандиозных масштабах. Под это заточены СМИ, кино, телевидение, мощнейшая машина пропаганды. В
