Пролетали за окнами лесополосы, станционные поселки и маленькие городки, пустынные поля поздней осени, огороды у железнодорожного полотна, на которых кое-где еще копошились люди, приводящие в порядок свои участки перед зимой.
И утки-гуси на прудах и озерах, и белые домики, и пятиэтажки, с вывешенным бельем на крошечных балкончиках – все было так знакомо и так неизменно.
Домой-домой-домой, стучали колеса.
Домой.
Сколько раз, мысленно, проделывал Виктор этот путь!
Стоило прикрыть глаза, и перед внутренним взором вставал старый дом под красной черепицей. Отец все собирался сменить эту черепицу на шифер – в дождь крыша местами протекала, и каждое лето приходилось лазить наверх с ведерком цемента, заливать подозрительные места. Если он все еще крышу не перекрыл, Виктор обязательно это сделает. Только не шифер надо класть, а металло-черепицу. На западе давно от шифера отказались, поскольку делают его, в основном, из асбестоцемента – материала вредного для здоровья.
Но, скорее всего, и крыши-то с дороги уже не увидишь, если, еще живы те два грецких ореха, которые сажал дед. Первое дерево, когда родился он, второе – когда Ольга. Дед же построил дом, сразу после войны, по тем временам, наверное, просто роскошный. Строил несколько лет, а, построив, все время что-то улучшал, добавлял, перестраивал. Такой натуры был человек. Сам же жил во времянке, куда перебрался после смерти бабушки, – в беленой, саманной хатке в углу сада. Там, в единственной комнате всей мебели было – железная кровать, застеленной колючим солдатским одеялом, грубо сработанный стол да широкая лавка. За выцветшей занавеской в углу висела кое-какая одежда. Виктор помнил лоснившийся от старости древний кожушок с вытертыми, примятыми колечками шерсти изнутри, парадный пиджак с орденами и медалями на плечиках. Телевизора дед не признавал, но была у него радиоточка, слушал вечерами новости, которые, случалось, после язвительно комментировал… Днем же только громкий стук дешевых ходиков с нарисованными на циферблате зверюшками и гирькой на длинной цепи нарушал тишину. Впрочем, дед в своей комнатке лишь ночевал, остальное время проводил на воздухе. Землю любил, копошился на ней с утра до вечера. Участок содержал в идеальном порядке. Сад развел редкостный. Агроном в тебе пропал, шутили соседи, приходя за рассадой, черенками какими-нибудь или просто за советом – у него даже в самые неблагоприятные годы все росло и цвело, и давало плоды.
Деда нет, а сад остался. Живя студентом в многоэтажной общаге, после окончания института снимая комнаты и квартиры в бетонках, а еще позже, уже находясь здесь, Виктор часто вспоминал и дедов дом и дедов сад, который сторожил беспородный, но верный Бимка. Старый уже стал, наверное, пес… если жив.
Родители, как и сам он, не любители письма писать.
Да и о чем писать? О том, что ему довелось пережить за все эти годы? У них в семье жаловаться было не принято. В детстве на все жалобы у отца был один ответ: сам виноват. Дразнят? Значит, повод дал. Старшие бьют? Не путайся у них под ногами.
И никогда не были они с родителями особенно близки; ни он, ни сестра Ольга. Мать, проработавшая в школе больше тридцати лет – всю жизнь среди чужих детей, – для собственных, видимо, не имела уже ни времени, ни сил. Отец, советский инженер не только по образованию, но и по образу мыслей, тоже с утра до вечера был занят своим заводом. Дома ему, наверное, хотелось отдохнуть, а тут они со своими проблемами. Виктор не любил вспоминать, каким недовольным и ворчливым бывал отец дома, иногда даже жестоким к собственным детям.
Нет, отец никогда его не понимал. Но даже если бы и понимал, ничего бы он не сказал отцу. В таких делах совета не просят, каждый сам должен принять решение. Есть такие минуты в жизни – вокруг много народа, а никто не в силах помочь. Только сам можешь сделать (или не сделать) решительный шаг и начать новую жизнь. Поступил он с родителями, конечно, не лучшим образом, уехал, не попрощавшись. Во-первых, был внутри какой-то суеверный страх – а вдруг не получится? А во-вторых, как бы они отреагировали, скажи он им правду? Да категорически против были бы. Такая бы буча поднялась! Не хотелось распылять энергию, объяснять и убеждать. Узнают, решил он тогда, просто – позже. Узнали, конечно, – пару месяцев спустя, от сестры. Домой звонить не решился – позвонил Ольге на работу и скупо – хвастаться было пока нечем, полулегальное положение, мыл посуду в кафе при большом стадионе, – сообщил о сложившейся ситуации.
– Ну, ты даешь! Как ты мог! – она была потрясена. – Мама извелась вся – уехал в командировку и два месяца ни слуху, ни духу! Мы тут места себе не находим, а он – нате вам – в Канаде! Какой-то ты у нас… бездушный.
Хотя он и ожидал такой реакции, – а какой еще она могла быть в сложившейся ситуации? – ее слова сильно задели. В те дни он весь был сплошной комок нервов. А потому болезненно воспринял ее упреки. Накатила волна раздражения. Можно подумать, они там только о нем и пекутся день и ночь!
– Раньше на полгода в Сибирь ездил, никто моего отсутствия не замечал, – язвительно произнес. – С чего это вдруг такая нежная забота о моей персоне?
– Тебя же на свадьбу хотели пригласить! Приезжаю, а в твоей квартире какая-то мымра живет! Знать, говорит, ничего не знаю, квартиру купила, могу документы показать… Я к Зине, она тоже не в курсе. Что можно было думать? Ей-то чего не сказал? Вообще ты как-то не так к людям относишься…
– Нормально отношусь, своих проблем не добавляю. Ладно, как там все? Что за свадьба?
– А, все-таки интересно? – колко спросила Ольга. – А это я тут, между прочим, замуж вышла!
– Ну, поздравляю! Поздравляю! И за кого, если не секрет? – Господи, что за вопрос он задал, конечно же, за Сережку!
– Ну, ты даешь! Совсем у тебя там, в Канаде твоей, мозги набекрень съехали, – обиделась сестра. – За Сергея, за кого же еще? У нас тут, кроме него, и парней-то нормальных не осталось. Все разбежались… как ты.
– Ну, поздравляю! – повторил он, не зная, что еще можно сказать. – Подарок за мной.
– Он поздравляет! – она никак не могла успокоиться. – Не надо нам твоих подарков. Мне-то хотя бы мог намекнуть, что уезжаешь!
– Скажи тебе, ты бы тут же всем растрезвонила!
Ольга секретов держать не умела, у нее всегда было, что в голове, то и на языке. А тут такая новость!
– И что? Тайны мадридского двора! Ладно, – добавила уже примирительно, – не пропадай. Письма у нас никто не силен писать, звони, когда можешь. Нам звонить тебе не по карману. А то дядей станешь и не узнаешь… – голос её дрогнул. – Теперь, наверное, не скоро увидимся.
Как в воду глядела. Но тогда он так не думал.
