Ох уж эти муки творчества! Состояние влюбленности, возвышенности и невесомости. Прислушивание к тому, что рождается в душе. Сладостное предчувствие. И страх… Страх, что все перегорит, перезреет, станет вялым и банальным как переваренная картошка. Лопнет словно мыльный пузырь… Вот почему в один прекрасный момент невероятным усилием воли приказываю заткнуться своим лирическим стенаниям (я же не поэт!), сосредоточиться на грубой прозе и наконец-то выродить такое не романтичное, но теплое, вкусное и родное название
«Пельмени»
Их в нашей семье лепили часто, особенно зимой. Сейчас я, конечно же, понимаю, что это были и не пельмени вовсе в традиционном гастрономическом понятии, а скорее вареники или даже малю-ю-сенькие пирожки из темной ржаной муки. Готовилась начинка: свежая или квашеная капуста, в которую добавлялись грибы. Блародных белых в окрестных лесах не водилось (если проклевывались, то их сразу же ломали или выкручивали с корнями), но ведь опята и сыроежки, когда кушать хочется, тоже хороши. Грибы замачивали на ночь, меняя несколько раз воду, чтобы горечь ушла, затем отваривали и острой сечкой, тюк-тюк-тюк, крошили в деревянном корытце.
В комнату выдвигали кухонный стол ярко коричневого цвета. Заранее отвоевывались места, кому где сидеть. Я старалась примоститься на сундуке рядом с печкой, там теплее. В доме было три табуретки, но каким-то чудесным образом места хватало всем. Ах да, вспомнила: на этот случай в сенках хранилась тяжеленная и очень неудобная для сидения доска-горбыль, которую укладывали поверх табуреток. Получалось как в пословице: семеро по лавкам. Мы, как раз семеро (четыре девочки и три мальчика), в нетерпении постукивали по столу ложками. Пельмени ели, макая в уксус или сметану, обжигаясь, наперегонки. Еды на ораву, как правило, не хватало, обходились без добавки. Налопавшись, выбегали на улицу подурачиться. Рыли пещеры, строили крепости, а устав, валились в сугроб, подставляя лица под снежную головокружительную карусель, с тоской напевая «Пельмени, пельмени, пельмени по небу летят…»
Возможно, эта прикольная песенка родилась гораздо позже (впервые то ли в мультике каком-то зазвучала, то ли в шоу Бари Алибасова, а может это – квновский стеб?), но тут же стала своеобразным хитом «всех времен и народов»: «Пельмени, пельмени, пельмени нам в окна глядят!»
Конечно, я знала, что настоящие пельмени совсем другие и пахнут по-особенному. Можно просто дышать их ароматом и будешь сыт. Однажды перед уроками зашла за своей подружкой, вместе-то веселей в школу идти. Семья завтракала. Я стояла у порожка и уж дышала, дышала!
– Минеевна, почему бы вам с Вениамином поросят не завести? – Удивлялась соседка Пия. – Купили бы парочку, к зиме – и мясцо, и сальцо…
– Так нам и этих, двуногих, поросят кормить нечем, – шутливо отвечала мама.
Да, такие вот красивые, просто божественные имена встречались у нас на Урале: Олимпида (тетя Пия), Ангелина (моя сестренка Геля), Капитолина (соседка Лина), Аграфена (бабка Феня) … Но самое необычное имя было у моей мамы. Ее звали Матрена Минеевна.
Мужиков звали-величали проще: Гриша, Миша, Федя, Аристарх… Те из них, кто постарше, не брили бороды, не гнали самогон и втихаря молились. А ведь время-то уже какое наступило! Каждый пионер знал, что молиться не хорошо, ведь религия – это опиум для народа. Семенили, шлепали, топали и чапали, иногда весело маршировали, а порой уныло шаркали по планете шестидесятые годы.
Но вернемся к поросятам, точнее к причине их отсутствия в нашем конкретном хозяйстве. Дело не только в кормежке. По осени, обычно к ноябрьским праздникам, живность постигала печальная участь. Внезапно улица содрогалась от безумного хрюканья, перерастающего в душераздирающий визг, или от протяжного заунывного стона соседской телочки. В такие минуты малыши лезли под кровать и зажимали уши.
В нашей многодетной семье непонятным и страшным убоем заниматься было некому. Отец служил в лесничестве; мама, когда сердилась, называла его лешим. Летом сосновый бор от пожаров охранял, весной и осенью с саженцами в питомнике возился. Ну а зимой книжки умные нам читал, тетради проверял, в дневниках расписывался. Хозяйство на маме лежало. Однажды она перекрестилась и решила зарубить старого буянистого петуха. Задира уже всех достал, во двор не выйти, на почтальонку налетал, словно неистовый огненный шар. Мы, малышня, побежали «помогать». Обезглавленный петух, помнится, вывернулся из дрожащих рук хозяйки и, фонтанируя кровью, принялся бешено, кругами, носиться вокруг нас, пока не упал замертво.
Наваристую петушиную лапшу вечером никто не ел. Сидели насупившись, голодные.
Возможность попробовать настоящие пельмени появилась, когда я уже классе в пятом училась. Старшая сестра Лидия, красавица, умница и комсомолка, решив стать ткачихой, поехала в Иваново. Там она и познакомилась со своим будущим мужем. Поговаривали, что тогда для выравнивания демографического перекоса, когда «на десять девчонок» приходилось «по статистике девять ребят», специально вблизи города невест воинская часть квартировала.
Сестра повезла жениха-прапорщика на Урал знакомиться с будущей родней. Накануне их приезда мама купила у соседей немного сала и кусочек говядины. Налепила пельменей, присыпала слегка мукой и отнесла в чулан морозиться. Я за вечер несколько раз выбегала, чтобы на них полюбоваться, надеялась, что и мне дадут (непременно дадут, а как же иначе) попробовать. Утром, едва проснувшись, снова заглянула в чулан и… остолбенела! Пельмешки – все до единого! – оказались искусаны мышами. Причем, так аккуратненько, изящно искусаны, что края-защипы являли собой необыкновенный причудливый узор. До самого фарша бессовестные твари из отряда грызунов не добрались, но следы своего мерзкого присутствия оставили повсюду. А вот сало уцелело…
Короче, не довелось мне тогда попробовать настоящих пельмешек. Даже не знаю, куда они, изгрызенные, подевались. Будущий зять (ведь так называется муж сестры по отношению к ее близким родственникам?), помнится, знакомясь с опечаленной свояченицей, то есть, со мной, удивленно произнес: «Ну, шо ты такая сердитая? Надутая, словно серенькая мыша на крупу».
