1
Императрица Александра Федоровна с трудом уговорила супруга встретить наступающий Новый 1853 год в Красном Селе, а на Крещение вернуться в Петербург. Николай Павлович согласился только после того, когда Александра Федоровна в сердцах заявила, что ей надоело смотреть на его постоянный любовные интриги на балах с ее фрейлиной графиней Варварой Нелидовой и она готова уехать куда угодно, но подальше от Петербурга.
Николай Павлович не удивился осведомленности своей супруги. Он знал: Двор кишел сплетниками и доносчиками. И все же не удержался и спросил, делая вид незаслуженно оскорбленного до глубины души человека:
– Дорогая, но это же чушь!.. Кто тебе сказал?
Наверное, он это сделал напрасно. У Александры Федоровны полыхнул яркий румянец на щеках.
– Кто сказал? – Александра Федоровна метнула в сторону Николая Павловича быстрый недобрый взгляд. – Я тебе скажу. Мне принесли письмо графини Нессельроде, в котором она сообщает своему сыну, что государь… Да, да… Ты! Все больше и больше занят моей фрейлиной Нелидовой! Это у вас, сударь, что? Наследственное? Твой родитель император Павел держал в любовницах графиню Нелидову, а ты решил продолжить это занятие с ее племянницей? Побоялся бы бога!..
Николай Павлович, не ожидавший такого бурного разговора, даже растерялся.
– Но это все досужие выдумки и не более. У нас просто дружеские отношения, – ответил он. – Мало ли что в голову приходит этой… – Николай Павлович хотел сказать «старой дуре», но воздержался, подумав, что если его слова каким-нибудь образом дойдут до графа Нессельроде, которого он уважал и ценил за длительную и преданную службу сначала на посту министра иностранных дел, а затем в должности канцлера, может произойти то, чего бы он не желал.
Однако Александра Федоровна, задетая за живое, расценила недомолвку мужа по-своему.
– Я знаю, что ты, дорогой, хотел сказать! – заявила она. И на её усталых и нежных глазах навернулись слезы обиды и гнева. – Но тогда объясни мне: с графиней Мери Пешковой и графиней Бутурлиной у тебя тоже дружеские отношения? А с баронессой Крюндер? Кстати, прескверная немка эта баронесса!
Александра Федоровна отвернулась и тыльной стороной ладони смахнула с глаз непрошенные слезы.
«Боже мой! – со смутным ужасом подумал Николай Павлович. – Да она всё знает!..»
И ему не то, что стало неловко или стыдно, он почувствовал, насколько он виноват перед этой терпеливой и прекрасной женщиной, матерью его детей и терпеливой сострадалицей.
Николай Павлович подошел к супруге и неуверенно привлек её к себе.
– Прости, – сказал он. – Я полагал, ты ничего не знаешь… Как ты теперь поступишь – воля твоя. Но я даю тебе слово – больше ничего подобного не повторится.
– Я надеюсь на это, – ответила Александра Федоровна и тихонько высвободила плечи из объятий супруга. – Через полгода ты будешь отмечать свои 57 лет. В такие годы мужам на место ветрености приходит мудрость. Правда не со всеми это случается, – добавила она.
Николай Павлович вдруг вспомнил слова графини Россет, которая однажды в разговоре с ним полушутя полусерьезно заявила, что при Дворе много говорят о его тайных посещениях с графом Адленбергом воспитанниц Смольнинского института. И при этом так загадочно улыбнулась, что ему стало не по себе.
…Встреча Нового года в Красном Селе прошла утомительно и скучно. Бал был похож на все предыдущие.
Императрица Александра Федоровна больше времени сидела в кресле, уединившись со своей подругой графиней Александрой Осиповной Россет.
После 12 ночи к Николаю I подошел граф Адленберг с двумя бокалами шампанского. На нем была шутовская маска, которая, однако, не прикрывала розового шрама на лбу. Еще будучи детьми они играли в войну и Николай в запальчивости ударил прикладом небольшой винтовки своему другу прямо в лоб. Увидев хлынувшую кровь, испугался до смерти, убежал и спрятался в покоях отца, боясь неминуемого наказания со стороны ненавистного наставника графа Ламсдорфа, который, не стесняясь, бил его и старшего брата Александра головой о стену или еще хуже – шомполом. Мать, Мария Федоровна, не видела в этом ничего дурного, и только отец мог спасти от подобного наказания.
– …За Новый год, ваше величество! – сказал граф Адленберг, подавая Николаю I бокал с шампанским. – Что-то я не вижу радости на вашем лице, мой государь, – смешливо заметил он. – Кто вас так расстроил?
Николай I усмехнулся.
– Ты, дорогой друг…
У графа Адленберга от удивления даже вытянулось хлыщеватое напомаженное лицо.
– Я-я-я? – переспросил он с удивлением. – Чем?
– Да так… Ни чем. Просто я пошутил… – ответил Николай I и переменил тему разговора. – Смотрю я на нашего канцлера и думаю: что бы делал без него? Он с самого начала бала порывался подойти ко мне и сообщить, по всей видимости, какую-нибудь прескверную неприятную новость, однако почему-то до сих пор не подошел.
Граф Адленберг обернулся и отыскал глазами в дальнем углу зала графа Нессельроде. Тот стоял рядом с министром иностранных дел графом Титовым и князем Меньшиковым, и время от времени поглядывал в сторону государя.
– Да-а-а… – протянул граф Адленберг. – Глядя на лицо нашего канцлера, не скажешь, что он рад Новому году.
– Значит, буду не рад и я, – заметил скучно Николай Павлович. – Да бог с ним. Утро вечера мудренее. Посмотрим, что скажет он мне завтра…
– Уже сегодня, – уточнил граф Адленберг.
– Да, ты прав, – согласился Николай I. – Однако, я полагаю, он мне хотя бы выспаться даст.
…В полдень 1 января, когда Николай Павлович направился в покои императрицы Александры Федоровны, чтобы пожелать ей доброго дня и справиться о ее здоровье, дежурный флигель-адъютант доложил, что в приемной его дожидается канцлер граф Нессельроде.
«Ну вот… Сбылось», – подумал Николай Павлович и, запахнув халат, пошел в приемную.
Завидев государя, Нессельроде поспешил ему навстречу. Вид у канцлера был озабоченный.
– Ваше величество, простите меня за несвоевременный доклад, но у меня неотложное известие…
Николай I остановился и с легкой тревогой посмотрел на графа Нессельроде.
– Слушаю вас, Карл Васильевич.
– Ваше величество, мне вчера стало известно, что наш двухгодичный спор с Константинополем и Парижем о принадлежности ключей от Вифлеемского храма, решен не в нашу пользу. Император Наполеон убедил турецкие власти забрать ключи от Вифлеемского храма у православной общины и передать их католикам. В Париже уже ликуют по этому поводу, – упавшим голосом добавил Нессельроде.
