Солнце медленно садилось над горами Аризоны, растягивая тени по плоской поверхности пустыни Сонора. Усталые красные тона громадного заката подавляли рыжеватый цвет грунта, заливая его густыми красками фиолетовых оттенков перед тем, как наступала полная темнота и все краски становились одного цвета – цвета глубокой чёрной ночи.
В городе Феникс зажигались огни, и жизнь перемещалась из офисов в квартиры и ночные заведения. Не затихала она и в тюрьме «Эстрелла», где новая партия прибывших арестанток постепенно приспосабливалась к естественным законам этого заведения.
В большой полуоткрытой камере «свободных» обитателей, не желавших ходить на добровольные работы в дневное время, наступал свой рабочий день. Отоспавшись с утра, они приступали к доступным им развлечениям. Самым обычным было распределение новеньких между группами старожилов.
Так случилось, что Дэнис украла в магазине «Уотч» часы за пять долларов и угодила за решётку на два года. Это считалось лёгким наказанием, но здесь всё выглядело иначе. Подружки Мартинез, как их называли, выбрали её для работы на побегушках. Они заправляли всем в этом блоке, потому что, как говорили, у них остались связи и нужные люди на свободе. Они случайно попались на взятках, и дотошные следователи докопались до всех их контактов и преступлений. Те, кто их прикрывал, откупились, однако их решили сдать, чтобы дело не пошло дальше. «Жертвам правосудия» в лице бедняжек Мартинез договориться со следователями не получилось. Зато их покровителям удалось найти общий язык с другими судебными исполнителями, чтобы сёстры отделались сроком в этой тюрьме.
Дэнис понравилась одной из сестёр Мартинез, возглавлявших группу, и её освободили от всех работ. Вместо этого она должна выполнять другую работу – ублажать их в дальнем углу блока, скрытом от видеокамер койками и телами заключённых. Всё это происходило в ночное время. Старшая, Лора, полная и постоянно шепелявившая, гладила её по плечам и подхихикивала, а младшая, Саманта, сутулая и злая, с вытянутым лицом и острым носом, похлопывала её по ягодицам и криво улыбалась одной стороной рта. Денис отказалась слушаться. И тогда началось «воспитание». Каждую ночь одинаково дикое, зверское и ужасно болезненное. Ей затыкали рот и насиловали, как и чем могли.
Через месяц она попала в лазарет, где пациентки с разрывами и кровотечениями, заражениями и опухолями были не редкость. Две недели пролетели, как один день. Её возвращение в камеру после «долгого отпуска» было встречено криками радости и животного удовольствия. Дальше насилие продолжалось с прежним упорством. Причём каждый раз, когда очередь доходила до младшей сестры, полусумасшедшей Саманты, всё превращалось в ад, и Дэнис в тысячный раз слышала над ухом её хриплый шёпот, думая, что умирает.
– Я – сержант Уильям Линдстон. Клянусь говорить правду и только правду. Ты – тоже сержант Линдстон. Говори правду! Он всегда так говорил. Он испортил нам жизнь. Да, правосудие – это больно! – эти слова повторялись в разной последовательности и звучали как проклятие. В конце концов, Дэнис перестала понимать разницу между реальностью и вымышленным миром Саманты Мартинез и стала кричать ей в ответ то же самое. Мексиканка искренне радовалась и прекращала мучить её. А однажды вообще произошло невероятное.
– Хочешь в «Последний шанс»? – прошептала она ей на ухо после очередного издевательства, хищно сверкая обезумевшими глазами.
Хотела ли Дэнис в этот отряд? Конечно, да! Арестанты попадали туда по собственному заявлению, однако, на самом деле, это происходило только после того, как они получали разрешение от главных в общих камерах. В отряде было хорошо: там работали днём на общественных работах, а ночью спали в отдельных камерах по два человека. Это был рай по сравнению с тем, что происходило с ней сейчас.
– Да, – еле слышно прошептала Дэнис, не веря своему счастью. Неужели её отпустят?
– Да? – усмехнулась Саманта и расхохоталась на всю камеру. Сонные сокамерницы стали что-то бурчать, недовольные шумом, но она не обращала на них никакого внимания. – Она хочет в «Последний отряд»! Слышали? – после этих слов стали смеяться и остальные члены её группы. – Я – сержант Уильям Линдстон. Клянусь говорить правду и только правду. И ты – сержант Линдстон. Говори правду! Я тебе отомщу! Правосудие – это больно! – выкрикнула она, и всё повторилось снова.
Но через неделю у Лоры Мартинез и ещё нескольких её «подружек» обнаружили ВИЧ, после чего камера опустела почти наполовину. Дэнис эта беда обошла стороной. По крайней мере, её анализы были чисты. На следующий день к ней подошла хромая Брута, старая арестантка из другой группы и сказала, чтобы она уходила в «Последний шанс».
– Скажи инспектору, что можно, – буркнула она. – Можешь прямо сейчас.
Дэнис растянула лицо в страшной гримасе, как делала это Лора Мартинез, и, кривляя голос, стала повторять её слова:
– Я – сержант Уильям Линдстон. Клянусь говорить правду и только правду… Правосудие причиняет боль! – после этого она захихикала и села на корточки, обняв колени руками.
– Совсем крыша съехала, – сказала одна из заключённых, и после этого на Дэнис никто не обращал внимания.
На следующее утро она всё-таки подала заявку на общественные работы, и через день её впервые вывели на улицу, к сетке, надели пластиковый наручник с датчиком и соединили цепями с пятью другими арестантками, которых она видела впервые. Потом автобус отвёз их на пустырь, где первый трудовой день начался с захоронения трупов бездомных, которых за неделю набралось в местном морге больше десяти человек. К вечеру голова болела от жары и тяжёлой работы, руки и ноги саднили от пота и металлических колец, которые растёрли их почти до крови, зато в конце её отвели не в общую камеру, а в отдельный бокс на четыре кровати, две из которых были пустыми. Здесь Дэнис впервые спокойно смогла помыться в раковине и сразу же рухнула на койку, чувствуя, что больше не может стоять на ногах. Прошлое превратилось в мрак, о будущем она даже не думала – оно могло просто не наступить, поэтому для неё реальным оставалось только настоящее.
