Сосновый бор и осиновый лес
Самое грибное место в нашем лесу находилось в молодом осиновым лесу: – перед сосновым бором. Он был посажен давно,– лет сорок тому назад на старом кладбище инопланетян, или монстров, а может, просто домашних питомцев,– собак, кошек и попугаев. Саженцы сосен были посажены очень часто, и когда они боролись за свое место под солнцем, часть молодых сосен не успевали за своими более сильными соседями, и в их тени сохли, хирели. Проходя через этот молодой сосновый лес, я смотрел на поваренные стволы сосен и думал, что эта масса дров гниет у меня на глазах, но если их доставить ко мне домой, мне не надо было заботиться о дровах для бани несколько десятков лет. Кроме этого, из них можно было гнать спирт, делать канифоль или придумать, как из них сделать еще с десяток полезных для меня веществ, материалов и предметов.
Видимо, лесник услышал мои мысли, потому что упавшие стволы сосен и осин, – распиленные и поколотые на чурки, стал продавать: – когда началась зима, его бортовой уазик с дровами каждый день торчал у нашего магазина, и в нем было куба три наколотых дров. Они стоили по нашим меркам не так и дорого: пять-шесть тысяч рублей. И когда мне понадобились чурки для изготовления деревянных фигур, я подошел к леснику и спросил, может ли он привести мне осиновых чурок для работы. Он заинтересовался и сказал, что нет проблем.
Через два дня напротив моего дома остановился бортовой Уазик, полностью набитый стволами осин. Я разгрузил его и расплатился с лесником, – отдал ему пять тысяч рублей. На следующее утро я перетащил осину под навес и довольный, осмотрел результаты своей работы. Осина мне нужна для того, чтобы делать фигурки и маски. Осина так же легко режется, как липа, но липы в нашем лесу не было, а осин много.
Стволы осины были еще сырыми, но это меня устраивало:– сырую древесину было легче обрабатывать, чем сухую. Поэтому и дома раньше строили из сырых сосновых бревен – их было легче обрабатывать. Потом готовый сруб высыхал и все были довольны. Однажды я делал маски из сухой сосны и все на свете проклял: – ее было трудно не только пилить, но и строгать.
Маски я больше не делал, – это мое увлечение было в юности, но уже прошло. Сейчас я был готов попробовать себя в роли скульптора, – изготовить Венеру Милосскую, или, как Ван Гог, вырезать целую упряжку коней и посадить на нее эту Венеру. Я посмотрел на кучу осиновых бревен и сказал себе, что если не хватит осиновых дров, то за ними можно сходить с санями, захватив с собою пилу и топор.
Настало утро. Я вытащил в огород все осиновые бревна и стал махать топором с рассвета до заката. Ван Гогу было легче работать с глиной, чем мне с сырой осиной. Правда, он потом превратил глину в бронзу, но я тоже был не промах: – вообще я мечтал оживить эту русскую тройку с Венерой и проехаться с ней по лесной дороге, под веселый звон бубенчиков и звуки моего несравненного тульского баяна, а потом заехать в город и устроить гаишникам самую веселую ночку в их довольно скучной жизни
Изготовление Венеры не составило большое труда, – я не хотел, чтобы она была похожа на оригинал в Лувре, а была с двумя целыми руками и одета, как требовал наш суровый климат. Через пару дней Венера была готова. Хотя на улице было холодно, иногда валил снег, ей было тепло: – на ее голое осиновое тело я одел дубленку, на голову спортивную шапку с помпончиком, а на ноги и руки валенки и варежки. И она торчала в огороде, как обыкновенное пугало: – для воробьев, синиц, сорок и ворон.
Она смотрела целыми днями, как я мучился с конной упряжкой. Вырубать из осины трех скакунов было труднее, чем одну Венеру Милосскую, – осины понадобилось больше, и мне пришлось еще несколько раз съездить в лес за осиной с санями., пилой и топором. Я уже пожалел, что связался с этим Ван Гогом, – мне надо было просто вырубить собачью упряжку и вместо нарт запрячь ее в свои санки. Но я поклялся, что Ван Гог перевернется в гробу, когда увидит, каких коней я вырубил одним топором за две недели.
Когда с одним конем было закончено, я тут же, не останавливаясь на достигнутом, принялся за остальных. Эти два, из-за нехватки осины, получились меньше, и издали, скорее напоминали крупных собак, но я не печалился из такой ерунды – они были, в конце концов, пристяжные, а центральный конь был моей гордостью – он был красивый, и как две капли воды походил на настоящего. К тому же с этими лошадками не все было закончено: – я не мог себе позволить, что всякий прохожий думал, что они сделаны из дерева, и когда упряжка была готова, я развел в банках бронзу и серебрянку и выкрасил пристяжных в серебряный цвет, а вожака в золотой цвет. Потом смотался в лес, нашел две загнутые березовые палки, и в две минуты с помощью молотка и гвоздей соорудил сани: – для Венеры Милосской и меня.
Вся тройка стояла в моем огороде день или два, пока я шатался по магазинам, выискивая в них атласные ленты с бубенчиками. Потом я заскочил в церковь, поговорил с дьяконом, и взял у него на время кадило и освященной воды.
Утром, когда все было готово, я походил вокруг тройки с кадилом, потом сказал: к «чертовой матери!» и опрыскал их освященной водой. Тройка туже встала на дыбы, и если бы я не привязал их к забору стальным тросом, они ускакали бы без меня и Венеры Милосской к чертовой матери. Но стальной трос выдержал и тогда я прицепил к ним дровни, окутал их лентами с бубенчиками, взял баян и убрал у забора пролет. Потом усадил Венеру рядом с собой, взял вожжи и кусачками перегрыз стальной трос.
Моя тройка сразу же вылетела из огорода на волю и понеслась как ветер по улице. Ну, какой русский не любит быстрой езды? – никакой…
На груди у меня под полушубком дымило кадило, а тройка била копытами перед выездом на центральную улицу нашего села, и когда зажегся зеленый светофор, я бросил вожжи и взял в руки баян. С песнями и плясками мы проехали все село, и впереди у нас было кладбище, которое мы, ну, никак, не могли оставить в стороне. Когда мы туда заехали, я воскликнул, – «к черту!» и вылил на Венеру Милосскую водку с остатками освященной воды.
Венера сразу же ожила и повесилась мне на шею, целуя и обнимая так, что я подумал, не хочет ли она меня придушить. После кладбища была прямая дорога на город, и мы скакали по ней, пока не очутились на центральной улице города. Гаишники тут же проснулись и погнались за нами, ругая нас по громкой связи – в свои матюгальники, и включили на своих машинах проблесковые маячки. Но догнать нас они просто не могли и поэтому просто устроили нам зеленую улицу, по которой мы промчались сначала туда, а потом обратно.
