Москва. 1974г. Южнопортовый район.
– Бобрик, ты чего сегодня такой хмурной? – светловолосый мальчик в помятых клетчатых шортах весело подтягивался на турнике, попутно разговаривая с висящим рядом другом.
– Не успел на открытие Автомобилиста… – мрачно ответил тот, спрыгивая на землю и потирая раскрасневшиеся ладони. Прозвище, данное ему во дворе, подчёркивали два длинных передних зуба, которые немного выглядывали из-под сомкнутых губ. Одет он был в пожелтевшую майку и растянутые спортивные брюки грязно-зелёного цвета.
После школы мама должна была отвести Бобрика к логопеду, потому что в свои двенадцать он никак не мог выговорить «р». Очередь в детском центре была настолько большой, что могло показаться, будто в городе поселился злой волшебник, похищающий шипящие, свистящие и другие звуки с молодых и ещё не окрепших языков.
Мальчик изрядно нервничал, переживая, что пропустит важнейшее мероприятие, о котором уже почти месяц говорили все уважающие себя пацаны в Южнопортовом. В газетах обещали чуть ли не культовый концерт, завершением которого станет торжественный заезд на свеженьких машинах, только выпущенных с производства.
Стрелка на заляпанных краской круглых часах, висящих над огромной стенгазетой, двигалась всё дальше, заставляя Бобрика крепче сжимать кулачки и поскрипывать недавно вылезшими коренными зубами.
– Не переживай, там совсем неинтересно было! – друг крепче сжал перекладину и всем телом подался вверх. – Слышали мы все эти песни уже раз сто, – он говорил сдавленно, прилагая все усилия, чтобы подтянуться как можно выше. – Или двести! – резко выдыхает, повисая на турнике, и трясёт босыми ступнями, стараясь сбросить напряжение на песок, где валялась пара стёртых резиновых шлёпанцев.
Бобрик смотрел на него грустными карими глазами, поблескивающими в пурпурных лучах закатного солнца. Он не мог сдержать пылающую в сердце зависть, поэтому искренне мечтал о том, чтобы перекладина турника вот-вот переломилась.
– Всё равно можно будет прийти посмотреть на машины, которые выставили на витрине у входа, – ободряюще продолжил друг, пытаясь сдуть со лба непослушную чёлку. —Вот ты бы какую себе хотел?
– Москвич, – быстро отозвался Бобрик, воображая себя за рулём автомобиля, несущегося по магистрали. Он представлял, как волосы щекочет ветерок, залетающий в салон из тоненькой щели над опущенным окном, и дрожит стрелка на спидометре.
– Но они, наверное, такие дорогие, – мальчик с горечью в голосе прервал собственный поток мыслей и опустил глаза на песок, рассыпанный под ногами.
– Мы обязательно станем с тобой директорами завода и сделаем себе по новенькому Москвичу, – друг резко спрыгнул вниз, поднимая в воздух песчинки, и довольно хлопнул в ладоши.
– Да какие из вас директора, – сзади раздался насмешливый и скрипучий голос. – Вам бы сначала сопли научиться вытирать, – полный и высокий мужчина в полосатой водолазке подошёл к мальчуганам и зарядил каждому щелбан по носу.
В глубине тёмно-фиолетовых впадин блестели повидавшие многое ледяные глаза. Мужчина гордился своей бородой, кучерявой и спутанной, он постоянно поправлял её и расчёсывал маленьким деревянным гребнем чаще, чем взлохмаченные волосы, между которыми виднелись редкие проплешины.
Бывший военный знал каждого мальчишку, жившего в этом дворе, и старался воспитывать по всей строгости. Отцы детишек были только рады доверить своих сорванцов бывалому вояке и по совместительству приятному собутыльнику, который никому не отказывал в приятной компании, будь то добрейшее утро или приятнейший вечер.
– Тренируйтесь! А там, может, и выйдут из вас достойные люди.
Москва. 2010г. Проспект Вернадского.
Студенческое общежитие под номером восемь возвышалось огромной кирпичной глыбой над маленькими бледно-жёлтыми пятиэтажками, построенными не один десяток лет назад. Между ними виднелись ухоженные клумбы, деревянные лавочки, чуть облупившиеся от постоянного наслаивания краски, а также несколько старушек, которые уже второй час возмущённо рассуждали о нахальных студентах, безжалостно сорвавших этим утром едва распустившиеся гладиолусы.
Оранжево-коричневый кирпичный рисунок ярко выделялся среди чистого голубого неба. Общежитие имело целых десять этажей, среди которых восемь считались жилыми, а два верхних – негласно предназначались для хранения различной хозяйственной утвари и промятых матрасов.
На третьем, шестом и восьмом этажах располагались зоны для самостоятельного обучения: небольшие уютные комнаты с партами и досками для заметок, где студенты могли сосредоточенно готовиться к зачётам, лекциям или просто сидеть за любимой книжкой с кружкой чая. Там стояли большие шкафы, в которых лежали книги на любой вкус: от кулинарных энциклопедий до когда-то запрещённой политической литературы. Огромной популярностью пользовался пожелтевший китайский разговорник, в котором от постоянного листания были засалены страницы с транскрипциями бранных выражений.
Седьмой этаж славился своей большой комнатой для игры в настольный теннис и постоянно сломанной душевой. Часто в мужской ванной комнате находили ракетки и помятые мячики, но никто не признавался в их краже, поэтому то, как они сюда попадают и для чего предназначаются, до сих пор оставалось загадкой. Инвентарь обновляли оперативно, но душ почему-то чинили только раз в полгода, поэтому проживающие путешествовали со своими купальными принадлежностями по другим этажам или скрючивались над раковиной в причудливых позах, когда уж очень срочно надо было помыть голову или ополоснуть ноги.
На первом располагались кабинеты администрации, поэтому живущие здесь к последнему курсу в совершенстве овладевали искусством бесшумной ходьбы либо переселялись выше, чтобы избавить себя от пустяковых ссор с красноволосой коменданткой, которая когда-то преподавала в детской колонии математику, если верить рассказам уборщиц.
Второй и четвёртый этажи не могли похвастаться чем-то выдающимся, зато на пятом жила Полина Андреевна, студентка первого курса факультета дизайна. Это направление считалось новым и очень прогрессивным, но некоторые преподаватели всё ещё принимали его за продвинутое черчение с элементами творчества.
По приказу о распределении студентов-бюджетников Полине досталась комната, разделённая на три части: каждая студентка имела здесь в своём распоряжении шкаф, тумбочку, одноместную парту, стул и кровать. Спальное место девушки находилось ближе всего к окну, поэтому она была ответственной за открывание форточки, когда соседки жаловались на невыносимую жару. На стенах были развешаны фотографии, рисунки и плакаты. Полки чуть прогибались от рядов толстых книг, а постели были заправлены мягкими пледами.
