Самаил подошел к понуро сидевшему Яхве.
– Что такой грустный, Хова? – дружески спросил он.
Яхве неопределенно пожал плечами.
– Да брось ты переживать, – продолжал Самаил. – Ты же изначально знал, что Лилит тебя не любит и только вертит тобой, как хочет. Все-таки она на несколько тысяч лет тебя старше и опыта в обращении с такими, как ты, ей не занимать. А у тебя, если задуматься, впереди целая вечность, чтобы подождать, пока эта ветреница не сменит гнев на милость. А пока плюнь. Найди другую, или придумай что-нибудь. А еще лучше трансформируйся. Побудь какой-нибудь планетой, а вернее – звездой. Покипи настоящим пламенем и сожги в золу свои сегодняшние страсти.
– Я еще недостаточно долго существую в этом лике, чтобы сжигать в звездном огне свою боль. Это удел слабых, – раздраженно ответил Яхве. – Меня только удивляет, что мы считаем себя всесильными, а до сих пор не в состоянии разбираться даже в собственных отношениях.
– Всесилие вовсе не подразумевает всевластие, – не совсем понятно сказал Самаил. – И другие вечные ни тебе, ни мне не подвластны. А потом, если бы на протяжении всего своего бесконечного существования ты хотя бы в чем-то не почувствовал своего бессилия, то наверняка навсегда трансформировался бы в сверхновую только от одной скуки.
Яхве поднялся с камня, на котором сидел, и сердито бросил кусок черного базальта в воду раскинувшегося перед ним тихого озера с черной непрозрачной водой. Раздался громкий всплеск, и из воды высунулась голова гидры. Чудовище сердито погрозило богу чешуйчатой лапой и снова нырнуло.
– Вот видишь, как оно в мире все несправедливо. У тебя плохое настроение, а пострадала ни в чем не повинная амфибия, – усмехнулся Самаил.
Яхве отмахнулся.
– Ты прав, Сам, но мне от этого не легче. Я не могу без Лилит, и мысль, что только когда-нибудь, в необозримом будущем она подарит мне благосклонность, меня совершенно не греет. Я, как, впрочем, и мы все, бессмертные, вовсе не наделен вечным терпением. И после того, как она четко дала понять, что предпочитает Зевса, мне больше всего хочется пойти и размозжить тому голову, а ее взять силой.
Самаил, раздумывая, поглядел на Яхве.
– Если ты до такой степени не можешь справиться со своими страстями, то и не сдерживайся. Вызови Зевса на поединок, хотя, учитывая наше бессмертие, одной дуэлью не обойдешься. Что же касается Лилит, – бог неожиданно засмеялся, – то я не могу исключить вероятность, что, возможно, тебе и удастся взять ее силой. Но после этого я на твое благополучное существование последние сокровища не поставил бы. Она мстительна. Да и нужно ведь тебе не это, а ее любовь. Ты хочешь владеть ее сердцем. А вместо этого только оскорбишь. Разгневанная Лилит, мой друг, будет для тебя пострашнее Зевса. Ты тут просто выбитыми мозгами и, скажем, оторванным мужским достоинством не обойдешься. Сам начнешь искать, в какой бы красный карлик понезаметнее трансформироваться.
Яхве задумался над сказанным. А Самаил стоял рядом и разглядывал, как будто в первый раз, бесконечное черное небо, расцвеченное звездами трансформированных богов. И не без сочувствия думал о том, что когда-то придет и их очередь восстанавливаться и тянуть лямку телесности.
Яхве был во многом прав. Хотя боги, что греха таить, не так уж и мучились, но скука была тяжелейшей хронической болезнью мира бессмертных. От нее у них портился характер, и они часто погрязали во взаимных склоках, находя в них разнообразящие быт интриги и непредсказуемость. Но в условиях бесконечности даже их взаимная неприязнь постепенно сходила на нет. Вечное существование, в конце концов, побеждало все, и любовь, и ненависть, и зависть. И если Яхве через тысячу лет и будет вспоминать, что потерял из-за Лилит голову, то только с недоумением. Впрочем, ради нее потерять голову было бы и не жалко. Самаил и сам когда-то любил ее, и она отвечала ему взаимностью. А потом они друг другу надоели.
Эти мысли мелькнули в голове Самаила, но говорить он ничего не стал. Сложно утешать бога, сетующего на вечную жизнь, сказками о ее долгосрочном всепримиряющем эффекте.
Яхве тронул приятеля за руку.
– Знаешь, Сам, а ведь это так чудовищно, что жизнь нельзя прекратить. Вот представь себе, проломил бы я голову Зевсу, или он мне, и в результате кого-то из нас вообще не стало. Навсегда. Навечно.
Слова Яхве рассмешили Самаила.
– Существование прекратить нельзя. Трансформирование и обновление бесконечны. И что бы случилось, если бы твою мысль удалось реализовать? Мир вскоре бы опустел. Представляешь, какой бы это был для многих из нас соблазн навсегда избавиться от надоевших спутников этой скукотени.
Слова эти только подлили масла в огонь. Яхве зло пнул еще один базальтовый осколок и сжег его взглядом в пар.
– Не могу этого понять, – возмущенно заговорил он. – Меня можно рубить, резать на куски, жечь, топить в воде, но рано или поздно снова появится тот же самый Яхве, разве что разозленный. Ведь и муки богов, какие бы ни были ужасные, все равно не вечны. Даже если ты не хочешь их прекратить, они сами и так сойдут на нет. Это наказание какое-то.
Яхве посмотрел на Самаила, ожидая поддержки, а тот, поглядывая на приятеля, веселился все сильнее. Через такие кризисы регулярно проходил каждый из них. Кто чаще, кто реже. Они не улучшали характер богов, и после них каждый, как правило, выкидывал какой-нибудь фортель, чтобы развеять скуку и заглушить гнетущие мысли о собственной вечности. Похоже, у Яхве наступил такой период.
– Я даже не понимаю, зачем у нас рождаются дети. Для чего миру еще такие же несчастные?
Самаил с любопытством взглянул на него.
– А ты помнишь свое детство? Я, например, нет. Кстати, и детей среди нас не так уж много. Последние роды были тысяч двенадцать лет назад. Да и то это был каприз Афродиты, во что бы то ни стало решившей завести ребенка.
Вопрос о воспоминаниях детства неожиданно поставил Яхве в тупик. Он тоже ничего не помнил. Первое его воспоминание было о том, как уже достаточно взрослым он столкнул из шалости две планеты, и как они смешно разлетелись на куски.
Самаил пристально на него глядел, ожидая, что же он скажет, а потом довольно кивнул.
– Вот-вот. И ты ничего не помнишь, потому что, возможно, ребенком никогда не был. И не рождался.
Яхве непонимающе на него посмотрел.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что бесконечность не может иметь начала. Поэтому она и бесконечность. Значит, у тебя не может быть момента, который бы ты смог обозначить как день своего рождения. Ты, скорее всего, как и большинство из нас, результат минус-трансформации. Наверно, тебе еще о ней не рассказали, ты, по нашим меркам, для этого слишком молод. Самые старые из нас считают, что трансформация во взрывающуюся сверхновую звезду при последующем восстановлении меняет нашу память, стирая из нее часть предшествующего опыта, и обновленный бог начинает почти с чистого листа. И все «старики» пытаются под такой взрыв подгадать, хотя это чрезвычайно непросто. Рожденные же боги, они все-таки не такие, как мы. Они созданы нами самими, из нашей плоти, и у них есть день рождения. Если хочешь, они подобны ангелам.
