Дела давно минувших дней в преданьях старины седой
Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок…
Намек:
Родила царица в ночь царю сына, шуту дочь…
По мотивам А. С. Пушкина
Иван-дурак почесал шнобак, поднял кулак и изрек:
– Я сказал – да будет так!
И стало так, как повелел дурак.
Так, по крайней мере, поют бояны и утверждают летописцы.
Но на самом деле все происходило несколько иначе.
Как?
А вот так…
Иван-дурак поднял над головой меч-кладенец и, потрясая им, с надрывом в голосе воззвал к небесам:
– Ну поимейте же совесть! Сколько можно, в конце-то концов?!
Небеса не ответили. Они вообще редко снисходят к тем, кто копошится под ними. Разве что со стороны подозрительно низко клубящейся тучки донеслось скрипучее воронье «Ка-а-ар!!!» Потревожил добрый молодец, видите ли, криком.
Не получив ответа на претензию, Иванушка-дурачок почесал буйну голову и пнул лежащую у ног кучу ржавого металлолома, в котором с трудом угадывались рыцарские доспехи эпохи крестовых походов и прочих экскурсионных затей рыцарских орденов средневековья.
Похожий на прохудившееся ведро шлем, подпрыгивая на кочках и теряя перья и заклепки, полетел в близлежащий пруд. Испуганные таким поворотом событий лягушки дружно зарылись в прибрежный ил, оставив глубоко законспирированную под листом кувшинки разведчицу. Не зря лягушечья мудрость гласит: «Кто владеет информацией – тот владеет болотом». Неспокойные ныне времена настали. Давеча сестра вот так же попалась какому-то Емельяну; так он ее до нервного срыва довел речитативом: «По моему хотению, по жабьему велению, стань передо мной, без одежды и босой… сделаю тебя женой». Форменное безобразие! Ну это еще что… Вот прошлым летом их пруд посетила с визитом жаба-интуристка, так она вообще про дела чудные рассказывала. Они там все, в болоте за бугром, малость чудаковатые, но такое…беспредел, одним словом. Так вот, то ли царевич из местных, то ли «прынц» заморский, повадился в зеленых красоток из лука стрелять. Подстрелит какую – тотчас изловит… и давай лобызать аки супружницу под покровом ночным. Срамота! А потом дивится: «А чего это они такие зеленые и взаимности не проявляют?» Проявишь тут, со стрелой в одном месте… Так что лучше поберечь честь девичью во глубине болотных вод.
Изрубленная вдоль и поперек кираса не последовала за шлемом. Издав предсмертный скрип и стон, она рассыпалась волной стружки.
Кольчужные накидка и юбка брызнули во все стороны звонкой волной колечек и коротких цепочек. И на звук, и на вид прямо перевернувшийся лоток с пятикопеечной бижутерией.
Рахитичное тело, до сего момента скрывавшееся в недрах металлолома, издало странный гулкий звук, который лишь при богатом воображении можно принять за проявление жизни, которая еще теплится в нем. Такие звуки издают старые барабаны, кожа которых задубела и потрескалась, вот и стонет от перепадов давления.
Иван посмотрел на поверженного противника и тяжело вздохнул: «Сколько кровушки ты у народа попил, кровопийца… а сколько еще попьешь?»
При росте весьма и весьма за два метра, лежащий у ног богатыря старик худ как мумия какого-нибудь Рамсеса древнеегипетского. Сходство с последним подчеркивает рваное тряпье, в которое тело замотано. Лишь присмотревшись очень внимательно, можно обнаружить среди множества рваных прорех дыры, оставленные тем же рубящим орудием, которое превратило доспехи в готовый к переработке металлолом.
Иван-дурак поднял тяжелый, задумчивый взгляд от неподвижного тела вверх и с сомнением посмотрел на зажатый в правой руке меч-кладенец. Сияющий лунным светом клинок зазвенел от обуревающей его кровожадности. Не из-за характера злобного – исключительно ради торжества справедливости и мира во всем мире. А тут еще заброшенный за спину щит по прозвищу Щит-Непоразит подал совет, которого у него не просили:
– Не тяни! Руби злыдня в капусту-у-у…
Но Иван, несмотря, что прозываемый дураком, таковым не являлся. То, что к людям с доверием излишним относится и с любовью, так это по простоте душевной, а смекалки ему не занимать. Да и то сказать, как бы Иванушка-дурачок столько подвигов совершил, что прижизненно в сказки попал? Черного пиара в те счастливые времена не существовало. Да и СМИ состояли из двух-трех десятков бродячих боянов, сопровождающих повествование почему-то не игрой на баяне, а бренчанием на гуслях, да сказателей – эти новости между населенными пунктами переносили. Были еще нескончаемые орды кумушек, которые все знают и делятся непрошенными знаниями вперемешку с собственными предположениями и догадками со всеми встречными и поперечными. Но они действуют лишь в ограниченном социуме родного поселения. Вот и выходит, что Иван-дурак славу заслужил отвагой богатырской, удалью молодецкой, да хитростью невиданной.
Бросил добрый молодец Иван меч-кладенец в ножны и вновь обратился к небесам:
– Ответьте мне, доколе будет продолжаться сие безобразие?
Во второй раз промолчали небеса. Лишь тучка опустилась еще ниже, задевая лохматым брюхом верхушки высокорослых сосен.
А вот распростертый у ног богатыря старик, с цветом лица несовместимым с жизнью, неожиданно распахнул складчатые веки и обратил к Ивану блестящий взгляд черных глаз. Бездонные зрачки не оставили в глазных яблоках места каким бы то ни было отблескам света и проявлениям доброты. Бледные губы разошлись, обнажив острые как у вампира и желтые как у бобра зубы, и из черного провала рта донесся нечеловеческий лающий вой.
– Уууйю!
Иван-дурак отступил на шаг и крепче сжал рукоять меча-кладенца. Даже с завязанными на узел ногами Кощей Бессмертный оставался очень опасным противником. Обратиться зверем диким он уже не сможет, а вот укусить…
– Чего тянешь? – поинтересовался поверженный злодей, кривя рот в злобном оскале. – Руби уж… а то может отпустишь? Оно и домой на пару веселее идти будет.
– Не слушай его, – взвыл рельефный тигриный лик, украшающий центральную бляху щита-непоразита. – Бей! Кроши! Руби, Кощея вражину!
– Цыц! – не на шутку рассердился Иван. – Что за муха тебя сегодня укусила?
– Если бы одна, – вздохнул щит, – и если бы укусила…
Иван-дурак сочувственно вздохнул и пнул Кощея Бессмертного лаптем. А лапти-то у Вани непростые: мало того что размера пятидесятого, так и поверх лыка тщательно полосками железными усилены, чтобы сносу не было. Тщедушное тело поверженного злодея подлетело на полметра и с грацией супового набора рухнуло обратно. Отравленный кинжал, который Бессмертный пытался незаметно вытащить из-под портянки, отлетел в пруд, где и воткнулся в шлем. Спустя минуту из воды, словно ошпаренные, повыпрыгивали лягушки, ставшие из зеленых – нежно-розовыми. Еще через две минуты всплыли вверх брюхом обе золотые рыбки, неведомо каким образом оказавшиеся в этих краях. Наблюдать за тем как спустя полчаса снимутся с насиженного камыша комары и подадутся в тайгу, Иван-дурак не стал. Недосуг.
