Варя Медная, Алена Савченкова - Болото пепла

Посвящается всем, изменившим свою жизнь

Луна озаряет равнину окрест.

За прялками в полночь сидят семь невест.

Смочив своей кровью шерсть черных ягнят,

Поют заклинанья и нитку сучат[1].

© Варя Медная, Алена Савченкова, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Нуждайся упыри в услугах хирургов, он бы тотчас нанялся к ним на службу – чтобы хоть днем получалось высыпаться. С такими мыслями Эшес Блэк, смуглый, как нечищеная труба, и с волосами, похожими на завитки сажи, устало плюхнулся в кресло и вытянул ноги к огню. Миска с овсянкой, которую Роза оставила для него в очаге, с шипением опрокинулась, и по комнате пополз запах горелой каши. Он чертыхнулся, но подниматься не стал. Денек выдался не из легких. Все тело ломило, а в голове крутились сумрачные мысли – под стать погоде за окном: ливень барабанил о ставни, а ветер с воем вгрызался в крышу коттеджа, словно в надежде сорвать ее и унести в грозовую ночь.

Крупная черная тень метнулась к Эшесу через всю комнату и улеглась возле ног, уставив в пламя глаза-бусины. Он привычно запустил пальцы в спутанную шерсть пса, а потом прислушался. Сверху не доносилось ни звука: Роза уже легла. Не без сожаления расставшись с креслом, он наведался в заднюю комнату и обратно вернулся уже с шелковой нитью и прямоугольной бутылью из толстого темно-зеленого стекла. Вынул зубами тугую пробку и опустил нить в сосуд.

Не успел Эшес ее вытащить, как дверь просела под градом настойчивых ударов, заглушающих раскаты грома. Он решил не откликаться, но непрошеные гости не уходили.

– Эй, хозяин дома?

– Проваливайте!

– Ты ведь хирург?

– Прием окончен, приходите утром.

– К утру сдохнет, на твоем пороге.

Выругавшись, Эшес спрятал бутыль, шагнул к двери и отодвинул засов.

На пороге стояли двое: низенький крепыш в потрепанном красном камзоле и с засаленными кружевными манжетами и его длинный, как жердь, спутник в желтом сюртуке, со впалыми щеками и вытянутым, как у маски чумного доктора, носом. Накидок на них не имелось, но волосы непостижимым образом оставались сухими. Незваные гости поддерживали какой-то куль, замотанный в плащ. Вот с него вода текла ручьями.

– Принимай поклажу, – хмыкнул толстяк в камзоле и встряхнул куль.

Тот застонал.

– Заносите, – бросил Эшес, пошире растворяя дверь, – приготовлю пока операционную. Там же находится и приемная.

Направляясь во внутреннюю комнату, он услышал наверху шебуршание и шлепанье босых пяток: Роза проснулась.

Он быстро поправил лежак, очистил рабочее пространство и крикнул в приоткрытую дверь:

– Все, давайте его сюда!

Никто ему не ответил, и Эшес, вздохнув, вернулся в гостиную.

– Так что там с вашим това… – Он замер, так и недоговорив.

Дверь была нараспашку – на порог уже успела натечь лужа, а давешних гостей и след простыл, зато брошенный товарищ лежал посреди гостиной, слабо шевелясь и постанывая. Эшес кинулся к двери и выглянул наружу, но за густой пеленой дождя не виднелось и намека на красный камзол и желтый сюртук. Ворота были по-прежнему закрыты – неизвестные растворились без следа. Услышав позади стон, Эшес с усилием захлопнул дверь – ветер сопротивлялся до последнего – и поспешил к больному. Склонившись над ним, он откинул капюшон и от удивления отступил на шаг. На полу лежала совсем молоденькая девушка: глаза с длинными слипшимися от дождя ресницами закрыты, лиловые губы обметаны, а мокрые черные волосы обмотались вокруг шеи на манер удавки. Она была босой и мелко дрожала. Эшес отвернул плащ: под ним обнаружился огромный живот – девушка была на сносях.

Кто-то наверху всплеснул руками.

– Батюшки мои!

На площадке второго этажа стояла Роза. Чепец поспешно натянут на папильотки, а из-под халата выглядывает сорочка.

– Ну, не стой столбом! Спускайся и помоги.

Служанка засеменила вниз, причитая и бормоча какую-то женскую чепуху, будто ни разу не видывала больного за те два года, что работала у Эшеса.

– Послать за повитухой?

– Нет времени.

Эшес подхватил девушку на руки – весила она совсем как ребенок, несмотря на положение. Роза придержала дверь, и он быстро занес ее в операционную. Хоть он и старался действовать аккуратно, незнакомка беспрестанно морщилась и стонала, будучи в бреду из-за родильной горячки и непрекращающихся схваток.

– Давно грела воду?

– Перед сном. Оставляла вам, в чайнике.

– Неси. И захвати таз и чистые тряпки.

Роза бросилась выполнять распоряжение, а Эшес повернулся к девушке. Та, кажется, пришла в себя. Из-под ресниц блеснули два изумрудных серпа и остановились на нем. С минуту она лежала, беззвучно уставившись на него, а потом сморщилась, и дом наполнился криком.

В следующие полчаса он взмок, как в парильне, а от Розы было больше суеты, чем проку. Еще час спустя все закончилось. Но плач, вызываемый первым вдохом, так и не огласил стены. Даже не узнав об этом, измученная мать снова впала в забытье.

Дождь неожиданно стих, будто в дань памяти, и лишь в отдалении еще слышались отголоски уходящего грома. Эшес завернул младенца в простыню и, не глядя, протянул Розе.

– Отнеси под паперть[2].

Бросив на него непонятный взгляд, та взяла сверток и послушно направилась к двери. У выхода сняла с гвоздя вязаную кофту и сунула босые ноги в башмаки.

– Возьми мой плащ, – крикнул он ей вдогонку.

Когда дверь за Розой захлопнулась, Эшес перевел взгляд на пациентку.

Та лежала неподвижно, только грудь тяжело, прерывисто вздымалась. Ключицы блестели от пота. Теперь, когда бледное личико не дергалось и не кривилось, стало очевидно, насколько она юна – лет шестнадцати. Кольца на пальце не имелось. Тело покрывали синяки и ссадины разной степени давности. Был ли то рукастый любовник или родители, узнавшие о положении дочери и выгнавшие непутевую из дома, – его это не касалось.

Кто были те двое, Эшес даже смутно не представлял. Не исключено, что просто нашли ее на дороге. Это вполне объясняло как их внезапное исчезновение, так и нежелание связываться с последствиями проявленного милосердия.

В общем, дело житейское. Завтра очухается и пойдет своей дорогой.

Роза торопливо огибала деревню, кутаясь в подбитый мехом плащ и то и дело озираясь по сторонам: мало ли кто из односельчан не спит. А ну как за ней сейчас наблюдают?

От этой мысли лопатки покрывались липкими мурашками, придавая ей резвости. Вот уже четыре года она жила в их Бузинной Пустоши и именно поэтому ни за что бы не хотела столкнуться с кем-то из соседей ненастной ночью на пустынной дороге.

Окончательно поддаться страху мешала злость: надо же, погнал, как собаку, хоронить греховное отродье! Впрочем, одернула она себя, малютка-то ни в чем не виноват. Роза опустила глаза на младенца, и сердце жалостливо съежилось. Разозлиться как следует не получалось, потому что она знала: хирург это не со зла и не от черствости. Просто порой в его чудную голову не приходят простейшие мысли. К примеру, то, что слабая девушка (умение втащить в чулан мешок угля не в счет) никак не в состоянии в одиночку схоронить младенца под церковной папертью, да еще в такую ночь. В отличие от него, Роза прекрасно это понимала, поэтому, даже не взглянув на блеснувший впереди шпиль, свернула к зарослям, за которыми раскинулось болото.