В семействе Горами никогда не произносилось слово «секс». Если целомудрию пропахшего кардамоном дома угрожала начавшаяся по телевизору сцена поцелуя с языками, ее поспешно обрывали щелчком пульта. Когда у Ясмин начались первые месячные, мать сунула ей пачку прокладок Kotex Maxi и вполголоса велела не прикасаться к Корану. Это сбило Ясмин с толку, ведь она и так прикасалась к Корану разве что по настоянию матери. Хотя это было логичным, ведь из уроков биологии она знала, что менструация связана с размножением. А пунктирные схемы в учебнике удивительным образом вызывали в памяти те самые моменты, когда актеры проталкивали языки друг другу в рот, тем самым портя всем удовольствие от просмотра.
Сейчас, в свои двадцать шесть, Ясмин знала о сексе все. Человеческое тело давным-давно раскрыло ей свои тайны. С тех пор у нее было три половых партнера. С третьим из них, коллегой-врачом из больницы Святого Варнавы, она была обручена. Ее родителям, Шаокату и Анисе, Джо нравился, потому что, будучи врачом, он по умолчанию был подходящей партией, а также потому, что Джо нравился всем – такой уж у него был дар. Если даже Аниса и мечтала, чтобы ее дочь вышла за хорошего парня-мусульманина, то держала свое мнение при себе.
Ясмин в ожидании ужина по-турецки сидела на кровати, обложившись медицинскими учебниками. Нужно было готовиться к очередному экзамену, но она не могла сосредоточиться. В доказательство усердия, которое она оказалась не способна проявить, перед ней лежали четыре открытые книги. Вместо зубрежки она листала найденный в поезде журнал. На обложке: «Притворное расставание! Тайное воссоединение! Она в отчаянии!» Все заголовки относились к изображенным на фотографиях знаменитостям, из которых Ясмин узнала только одну. Впрочем, это почти не омрачало ей удовольствия. Но ей больше нравились истории про «обычных людей». Она только что дочитала статью про мать троих детей из Донкастера, недавно выяснившую, что ее семилетняя дочь не является ее биологическим потомком – новорожденную девочку перепутали в роддоме. Чего только не бывает! Хорошо, что ей, Ясмин, не о чем беспокоиться и есть за что благодарить судьбу.
После завтрашнего вечера она посмеется над своими тревогами. Все пройдет вовсе не так ужасно, как она себе навоображала. Родители познакомятся с матерью Джо. Они вместе поужинают в ее доме в Примроуз-Хилл, обсудят свадебные приготовления и вежливо побеседуют. Велика важность!
Представив родителей в атмосфере неброской роскоши георгианского особняка, Ясмин почувствовала легкую тошноту. Она сглотнула.
Никаких конфузов не будет. Надо быть конченой дурой, чтобы волноваться из-за такой ерунды.
Дверь открылась, и в спальню проскользнул Ариф.
– Вот это заросли! – Он покачал головой.
Ясмин сунула журнал под учебник.
– Брысь, – сказала она. – Я занимаюсь.
До нее постепенно доходил смысл его слов.
– Брысь, – повторила она.
Ариф закрыл дверь и прислонился к ней своим бесхребетным, нахальным телом.
– Ты ж знаешь, да? Ну, про фотку? Говорил же, в каждой статье про нее только и пишут, про эту фотку, но мне пришлось глубоко копнуть, чтоб ее найти. Апа[1], хочешь глянуть? – Он вытащил из кармана джинсов телефон.
Ясмин заранее решила, что, какие бы провокации ни устраивал ее младший брат, она не поведется. Но когда Ариф принялся размахивать телефоном, она невольно шарахнулась от него, отодвинувшись подальше на кровати. Меньше всего на свете ей хотелось лицезреть интимные места Гарриет Сэнгстер. Уже не впервые она спросила себя, видел ли Джо скандально известную фотографию своей матери, на которой миссис Сэнгстер лежит на спине с широко раздвинутыми ногами и, подняв голову, дерзко, вызывающе смотрит прямо в объектив.
– Это феминистская фотка, – недрогнувшим голосом сказала она. – Ей лет двадцать уже. Тебе не понять. Лучше смотри свою порнуху. Смотри свою безволосую порнуху.
Снимок был вызовом «культуре пацанок» того времени. Ясмин читала про него, но никогда его не видела. В эпоху, провозглашавшую себя постфеминистской, постидеологической, постироничной, пост-всё-на-свете, Гарриет писала об опасностях «ментальности пофигизма», интеллектуальной бедности мироощущения конца истории, оксюморонной глупости веры в то, что верить хоть во что-либо – некруто. Главным образом она писала о явлении, которое называла «ложной эмансипацией женщин». Ее воплощением стал приобретавший популярность образ вечно пьяной оторвы с проэпилированной и выщипанной сексуальностью, которая, на взгляд Гарриет, потакала мужским фантазиям фотографиями в стиле софт-порно в так называемых мужских журналах. У Гарриет было собственное представление о женском раскрепощении, в том числе и сексуальной свободе. Ее представление противоречило духу времени. Оно привлекло к ней внимание, в некоторых случаях далеко не позитивное. Несмотря на это, а может, и благодаря этому она добилась определенного влияния, а та фотография – дело прошлое.
– А как насчет Ма и Бабы[2]? – улыбнулся Ариф. – По-твоему, они захотят посмотреть? Хотя, может, они уже видели. Знаешь, Джо сказал, чтобы я завтра тоже пришел на ужин.
– Проваливай сейчас же! – Ясмин взяла с кровати самую тяжелую книгу.
Ариф пожал плечами:
– Все равно промажешь.
– Ах ты, мелкий засранец.
Скорее всего, он увидел эту фотку еще несколько месяцев назад. Арифу не составляло труда найти что бы то ни было в интернете. Он просто дожидался дня накануне знакомства семей для максимального эффекта.
– А Ма ты объяснила, что это, типа, феминистская фотка? Слышь, она купила книжку Гарриет, ту первую, про всех ее любовников – мужиков и женщин, которые все как один были ярыми феминистами. Только, по ходу дела, Ма в нее не врубилась. Потому что она читала ее, типа, стоя на кухне. Апа, ты бы видела ее лицо! Короче, стоит она прямо над мусорным ведром, а ногой жмет на педаль, так что крышка открыта. А потом видит меня и – хоп! – роняет книжку. В мусорку. Типа, устыдилась и все такое.
Ариф рассмеялся. Ясмин запустила в него учебником через всю комнату, предсказуемо промахнувшись, зато он наконец вышел, и она, вскочив, принялась мерить шагами спальню, пытаясь привести мысли в порядок.
