Лиска появилась в нашем доме к концу зимы…
Дед Никифор притащил…
Ставил он петли на зайцев, да бурчал, ломая крепкий наст: «Худые зайцы стали! Обленились, что-ли? И, зима малоснежная… И трава, из-под снега, зелёненькая топырщится… И грибов сухих вдоволь… А им – всё мало! Обленились зайцы… Обленились…»
А тут, ввалился в избу, вместе с морозным паром и… «тявкающим» мешком через плечо. Буркнул что-то, под нос, и выдал:
– Нате вам, пострелята! На баловство!
Пока дед раздевался, да разувался, ругаясь на злой морозец, и спущенные петли, внуки бросились выворачивать мешок…
Из мешка вывалилось «рыжее чудо». И, тут же, тявкая и возмущаясь, начало кусать внучат за пальцы и штанины.
Молодая лиса! Выводка, видать, весеннего. Глупая, непуганая!
– Гля-кось, Васятка! Совсем её дед зашугал! То кусается, то руки лижет…
– Ага! Балда – балдой! …Эт, с перепугу она! Да, от табачища дедова!
– Ой! Ванька! Да. На ейной шее – кровь! И лапка поранена!
– От, петли-то, на шее, – выдал Ванятка, со знанием дела, – А лапу… Лапу, видать, выкручиваясь повредила, зверушка…
Дед уселся поближе к печке, уложив на полати сырые валенки и тулуп. Долго разминал замёрзшие, и отёкшие, от долгой ходьбы ноги…
– Дед!
– Что вам ещё?
– Дед! А ноги у тебя – как лапы у гуся! Красные!!!
– Тьфу, на вас, бесенята!!!!!
Внуки покатились со смеху, а дед, ругнувшись в бороду, закурил. Бедный лисёнок шарахнулся под кровать. Но Васька и Ванька не дали ему там найти убежище. Вытащили, стали раны рассматривать и «лекарские принадлежности» искать.
* * *
Назвали найдёныша «Лиской»… Лизаветой не стали величать – всё ж, человечье имя!
Лиска привыкла к людям… Перестала шарахаться от громких звуков, дедова табака и ребячьих шалостей…
Веселилась и играла с малышнёй, как домашняя кошка…
Они ей тряпочку на жгут привяжут, и носятся по избе, как оглашенные. А она, глупая, за ними. Всю пыль в доме подымут! Никакого порядка!
Дед Никифор побурчит-побурчит, да перестанет, глядючи на внуковы забавы…
* * *
К середине марта с крыш свисли полуметровые сосульки… Солнышко грело так, что у Ванятки и Васьки ранние конопушки высыпали на носу и щеках…
Воробьи, с раннего утра и до заката, галдели под стрехами и купались в лужицах, которые выбивали сосулечные слёзы в чернеющем снегу…
А Лиска… Лиска приболела… Перестала играть с мальчишками, не бросалась на еду в привычной миске. Лежала у печи, уставившись на дверь, и ничто её не радовало.
– Так, ребятки! Хватит! Лиске на волю пора!
– Это, как же, деда? А, как же, мы?! С кем мы будем играть?! – возмутились внуки.
– А. вот так! Вам дом – изба, а лисёнку – лес! Не переживайте! Лиска будет к вам в гости приходить!
– Деда! Правда? Правда, будет приходить?! – всхлипывали мальчишки, размазывая горькие слёзы по конопатым щекам.
* * *
Рано утром, пока внучата дружно сопели носами на русской печи, Никифор вынес Лиску в лес. Не в мешке нёс, а на руках…
Опустил её на проталинку тёпленькую, и шепнул вслед:
– Ступай, Лиска-найдёнка! Не забывай нас…
В сентябре, когда дед с внучатами ходили за грибами, то тут, то там мелькала рыжая молния… То в ельнике, то в орешнике, то папоротником зашуршит…
– Лиска проведать пришла! – говорил дед, расцветающим в улыбках, внукам…
(22 марта 2014 г. 15.15.)
В апреле, как обычно, дед Никифор обходил лосиные «приметинки».
Что это такое?
Говоря словами самого деда Никифора: «Лось любит места высокие, светлые да прикормленные. Лось – та же корова, только лесная. Как приманишь-привадишь, так он тебе и ответит. Ты к нему с добром, и он – не забодает!»
С апреля у лосей начиналось появление малышей.
В обязанности деда Никифора, как очень ответственного егеря, входила забота о лосях и их потомстве.
Подготовка к этому важному делу началась загодя за неделю. Дед, со своими внуками, съездил на таёжные делянки сено проверить. Затем, в лабазе, стоящем на высоких, лиственничных столбах, он долго перетряхивал запасы овса и пшеницы. Вечерами, мешая внукам спать, колол в сенях каменную соль…
Зима в этом году выдалась снежной… Прежде чем выбраться из избы, приходилось долго махать широкой деревянной лопатой. Взмокший дед, от которого пар валил в самый суровый мороз, устав, вручал лопату внукам – Ваське да Ваньке. А, они-то… Разве, не мужики?! Кряхтели, фырчали, сопели, пробивая в полутораметровом снегу, ход… До большой дороги…
Потом вместе пили чай из самовара. …С блюдечек… «Как положено», водрузив их на четыре пальца… Мерно подувая на «чайное море», и прикусывая колотый сахарок…
«…Фу-у-у-у… Хрусть! Хлюп! …Кхе-е-е-а-ах-х-х!!!… Вкус-но-ти-ща!!!»
* * *
Апрель не задался… Уже бы и речке ото льда избавиться, ан-нет! Не сдаёт зима позиций! Снег, как лежал, так и лежит! Морозы, как трещали, так и потрескивают! Не дают спуска сосулькам, которые, в ясные дни, отзванивают весенней капелью… А ночью – снова… Мороз да вьюга…
Кряхтит дед Никифор на печи: «Доколе, Господи? Все мои жилочки-суставчики наизнаночку вывёртывает… А у меня делов – уйма!!! Помилуй, Господи!»
И кряхтит… И ворочается с боку на бок, толкая внучат среди ночи…
Сон – не он… И явь – не явь… Курит, в печку, всю ночь и ругается шёпотом на «небесную канцелярию»…
* * *
Однажды, глубоко до зари, дед засобирался… Зажёг лампу керосиновую, загремел чугунками-чашками, чем всполошил внуков…
– Деда! Ты куда?!
– Тссс! Спите, воробышки! Я – до лосей…
Никифор вышел из избы, плотно прикрыв за собой дверь. Вдохнул леденящий воздух, откашлялся в рукавицу и направился запрягать Савраску.
Несколько минут спустя, снег туго захрустел под, нагруженными сеном, дровнями. Три четверти убывающей Луны были вместо фонаря. Наезженная колея – ориентиром. А дальше… Дальше дорогу только дед Никифор знал.
Когда солнышко уже засеребрило жемчугами инея на деревьях, Никифор полдела сделал… Разложил сено в кормушки, насыпал овсяные дорожки в лотки-долблёнки. Туда же и соль колотую аккуратненько уложил…
Сел передохнуть на дровни… Чу?
Ветка хрустнула… Затем – другая… И… Стон… Будто человек раненый…
Присмотрелся Никифор, притаился… Видит, из распадка, глубоким снегом захороненного, молодая лосиха пробирается.
Глубок снег! Даже длинные лосиные ноги не достают тверди, чтобы опереться. Да, к тому же, живот беременный, к снегу прижимает.
Не идёт лосиха, а ползёт по снегу. Ноги еле вытаскивает. Каждый шаг – со стоном у бедненькой… Голодная, видать, коли ломится напрямую, через глубокий снег, на запах свежего сена и овса…
