Дирк стоял у пыльной витрины какого-то давно закрывшегося риэлторского агентства и пытался восстановить дыхание. Нос и горло саднило от холода, а в висках зарождалась ноющая боль.
Он спрятал лицо в ладони. Страсть как хотелось браниться, но это почему-то казалось неправильным, и вечернее безмолвие улицы словно осуждало его. С ровным дыханием понемногу приходило осознание произошедшего.
«Эсси с Уиллом, конечно, козлы еще те. Джинн тоже хорош: тупой как тапочек. Но и мне, наверное, не стоило так словами бросаться? – размышлял лепрекон, которого вместе с головной болью внезапно начали мучать остатки совести. – Хотя нет, я имел полное право! Им-то было плевать на меня, только о себе думают. Дирк соврал, Дирк привел бандитов, Дирк то, Дирк се, ух, как нам плохо! А я? Мне, значит, хорошо?! Я, по их мнению, весь последний месяц лежал на пляже, ел пончики и пил виски, и мне совсем никто не угрожал. Ну да, конечно!»
Нам часто кажется, что все вокруг безучастны к нашим проблемам. Но как может кто-то понять и помочь, если мы ими не делимся?
Дирк хоть и любил перекладывать ответственность на других, о своих злоключениях рассказать остальным не смог – страх держал лепрекона на коротком поводке, не давая даже намекнуть, что он в опасности. Его пугал и еще один фактор, причем гораздо больше, чем абстрактное и зловещее возмездие, но о нем лепрекон предпочитал молчать. Вместо этого он злился на себя, на мир вокруг и усиленно пытался хотя бы на время отвлечься от того, что ему предстоит сделать.
Поговори он с Кадером о своих тревогах – тот поделился бы с ним древней мудростью пустынных народов: все то, что ты будешь отчаянно стараться забыть, будет чаще всего всплывать в памяти. Но Дирк молчал. Молчал весь декабрь, молчал вечером, когда разволновавшийся джинн пытался выяснить, в чем дело, молчал сегодня, когда стоило бы бежать и просить Кадера никуда не ходить.
Отмолчался? А что теперь?
Перед глазами у лепрекона встала на удивление реалистичная картина: зажатый в угол Кадер, такой же испуганный, как и сам Дирк в тот памятный дождливый вечер. Если опасения сбудутся, Эсси точно будет реветь не день и не два (может, уже ревет), а мелкий останется без проводника, даже не успев официально зарегистрироваться. Молодец, удружил. Будто ему мало того, что Уиллу он уже однажды неумышленно напакостил.
Дирк постоянно убеждал себя: будучи сильным магом, джинн легко отобьется от обоих нападающих, если дело дойдет до драки. Но только сейчас к нему полностью пришло осознание (раньше он нарочно не желал замечать этот сценарий): а если ему не дадут колдовать и сразу начнут бить? Что, если оружие? Камень? Пуля? Это героев комиксов такое не берет, а арикъялнов запросто. Тут никаких особых условий не нужно, никаких серебряных ножей – сойдет самый ржавый и грязный, от такого больше шансов схватить столбняк – одну из тех болезней, к которым у арикъялнов иммунитета не было.
Дирк поморщился. Он так жалел себя, когда понял, что влип. Теперь вот джинн влип. Разве правильно было передавать эстафету страданий? А может, ему все-таки стоит…
«Нет, зачем мне тащиться туда и вытаскивать его? Я не болен, не пьян, я ему не друг, и даже не член служб спасения! – мысленно осекся лепрекон. – Лучше позвоню, может, он еще никуда не пришел или ждет меня где-нибудь там, на соседней с домом улице».
Звонок. Другой. Третий, четвертый. Тишина.
Не слышит? Вполне вероятно.
Или уже вообще никогда ничего не услышит?
Одно из самых ужасных чувств на свете – смешение страха и стыда. Дирку вдруг нестерпимо захотелось взвыть – лишь бы оно перестало саднить где-то в верхней половине грудной клетки. Почему он вообще так переживает?
Он ведь уже давно все решил. Он не попадет под горячую руку Кадера, не явившись сегодня помогать обидчикам. При этом лепрекон и их фактически не обманул, сделав почти все как надо и никому об этом не сообщив. Итог? Он цел. Жив, здоров и больше никому ничего не должен. А Кадер – увы, производственные потери. Это ли не верный выбор?
Выбор, бич каждого живущего… Дирк всю жизнь мечтал быть эгоистичным рационалом, всегда знающим, какое решение будет наиболее выгодным и не обращающим внимания на все остальные варианты. Без эмоций, метаний и прочей мишуры.
Но этому не суждено сбыться. Мы не роботы, не программы и даже не экономические модели. Внутри нас – сверкающие клубки чувств и мыслей, альтруизм, верность традициям, личные устои, чужие примеры… Говорят, выбор зачастую сделан нами еще до того, как мы успели это понять. Обычно в первые несколько секунд после осознания ситуации. А потом, под предлогом размышлений, мы скрываем свои решения сами от себя. Разум обманывает сердце, не давая ему говорить. Дороги рациональности и эмоций часто расходятся, и многие постоянно душат в себе второе в угоду первому, чтобы не остаться у разбитого корыта. А потом грустят о несбывшемся или мучаются угрызениями совести.
Так к чему же стоит прислушиваться: к разуму или к чувствам?
На этот вопрос каждому предстоит дать ответ самостоятельно. Дирк вот предпочитал разум. По крайней мере, ему так казалось. Но сейчас, на холодном ветру, он вдруг услышал голос сердца и осознал, что его первоначальное решение было совсем другим.
Кадер и остальные этого не заслужили.
Когда же лепрекон сделал этот выбор? Сразу после того, как услышал имя объекта и осознал, что это его случайный попутчик из поезда? Когда понял, что трое друзей сами напуганы и не знают, откуда ждать удара? В день, когда Кадер высушил ему шапку? В теплом доме Эсси под звон керамических чашек на кухне?
Да не важно! Главное – он все решил. А после сразу же обманул себя, выбросив эту мысль за ненадобностью.
Ему приходилось слушаться сердца и раньше, но каждый раз он старательно прятал эти случаи на задворки разума, считая их чем-то постыдным. А сейчас Дирку было нечего прятать, и от этого было нестерпимо плохо.
Может, еще не поздно? Исправить, помочь, успокоить совесть?
«Ну не идти же туда! Нет, нет и еще раз нет! Мне там голову открутят! Пусть выбирается сам! – опешил от своих же мыслей Дирк. – Я ничего не смогу сделать против этих двоих».
И тут же возразил сам себе: «Но теперь у меня есть преимущество: я знаю, чего ожидать. И я буду там не один. Хотя…»
Он в отчаянии заламывал пальцы.
