На входе в актовый зал я сталкиваюсь со здоровым мужиком. Ему глубоко за полтинник, явно мой ровесник. Он грубо меня отпихивает и прёт напролом, расталкивая всех, кто идёт за мной. Лицо знакомое, но узнать не могу. Глазки заплывшие, лысый, злой.
Злых у нас в школе хватало, а вот лысых – ни одного. Ворот рубашки расстёгнут, там цепь в палец толщиной, а ниже круглый живот – бронебойное орудие. Альфач, как есть альфач. Он бросает на меня косой взгляд и, поднажав плечом, грубо оттесняет от входа.
Блин! Ну, ёлки-палки! Понял, кто это. Зачем я согласился прийти на эту встречу! Это же Альберт Черепанов, Алик, Цеп или Цепень. И уйти уже нельзя, стрёмно… Твою мать…
Я прохожу в зал и присоединяюсь к группке с табличкой своего года выпуска. 1984. Прям Оруэлл. Смотреть на постаревших одноклассников – то ещё занятие. Большинство из них я не видел с выпускного вечера и вот теперь не могу взять в толк, что же с ними случилось за эти годы? Встречи выпускников – наглядное подтверждение неумолимости времени.
– Юрик, – шепчу я на ухо старому товарищу, – это Матвеева что ли?
– Да, – беззвучно ржёт мой толстенький кучерявый кореш. – Не узнал что ли? Ну, ты даёшь.
– Да я тут, кроме тебя и Макса, никого не узнаю.
– Слушай анекдот на тему, – подмигивает он.
На встрече одноклассников.
– А ты за эти годы похорошела!
– Похорошел.
– Даже так?!
Он заливается смехом и разливает по железным охотничьим рюмочкам сомнительный коньячок. Сам уж, похоже, пропустил пару стопок.
– Пацаны, девчонки, сорри, рюмок мало, будем по очереди! – весело объявляет он.
В актовом зале не особо многолюдно. Иных уж нет, а те, как известно, далече. Меня Юрка вытащил да Макс Криворучко. Макс мой сосед по парте. По сути, я только с ними и поддерживал контакты из всего класса. Ну, так, иногда встречал ещё кого-нибудь… Блин, ну нахрена я согласился!
– Ребята! – обращается к нам сухонькая старушка. – Не задерживайтесь, рассаживайтесь. Сейчас выступит директор, потом небольшое поздравление от сегодняшних школьников, а после будет экскурсия по школе, зайдёте в свои классы, посмотрите, как тут у нас всё изменилось. Народу много, так что внимательно слушайте, когда вас будут приглашать.
Честно говоря, не так уж и много, по нескольку человек из каждого класса. Даже не половина актового зала.
Алла Никитична, наша класснуха, до сих пор трудится. Мы были её первыми, она пришла к нам считай ребёнком прямо из универа. Её правда быстро на старшие классы перекинули, но мы, всё равно, её первенцы.
Меня она вспомнила или сделала вид только после того, как я трижды назвал себя и год выпуска. Ну, а что вы хотите? Сорок лет немалый срок…
– А вот ещё, слушай – толкает меня в бок Юрик. – Мальчик, оставшийся на второй год, предсказывал одноклассникам будущее…
Он снова хохочет и снова разливает коньяк. У него мелкие кудряшки, всегда такие были, только раньше каштановые, а теперь жёлто-седые.
– Давайте, пацаны, – заговорщицки шепчет он, – ещё по одной.
– Ну, давай, – крутит головой Макс Криворучко. – Ради чего пришли-то?
Мы тусуемся в широком проходе между двумя массивами кресел. Народу хоть и не слишком много, но гул стоит серьёзный. Выкрики, смех. Я осматриваюсь. Кресла новые, современные… У нас были другие. Занавес был из красной плюшевой ткани… А так, вроде больше ничего и не изменилось.
Высокий потолок, огромные окна. Да, классно здесь бывало на школьных дискотеках… А, вон там над сценой был гипсовый барельеф, Маркс, Энгельс и Ленин. Чем помешал-то? Исторический артефакт, как-никак.
– Да успеем ещё жахнуть, – морщусь я, заставляя себя немного притормозить и не слишком быстро переходить в «коньячное состояние».
Макс, всю жизнь бывший тощим и длинным, в последние годы обзавёлся брюшком, хотя, кто им не обзавёлся? Я бы тоже килограммов шесть с радостью скинул. Да подрос бы на несколько сантиметров. А ещё бы яблочек молодильных прикупил.
– Ну, не знаю, – ворчливо отвечает Юрик, выливая в рот содержимое рюмашки – может и успеешь, а может, ничего уже и не останется.
Я оборачиваюсь к двери. В актовый зал вваливается Миха Зайцев с двумя дамами под руку. Миху я время от времени встречаю в городе, он работает водителем, возит какого-то шишку на крутой тачке, но сейчас интересует меня не он, а его подружки, вернее одна. Вторую я идентифицировать не могу, а вот эту… блин… Эту я узнаю сразу! Это Вика Хаблюк!
Подтянутая, высокая, загорелая, с сумасшедшими украшениями, на высоченных каблуках, яркая, независимая и… до сих пор «ничё так»! Очень даже ничё…
– Вика! – делаю я удивлённое лицо. – Ну, ты даёшь! Да ты прямо звезда подиума! Обалдеть!
Мой голос теряется в хоре других восхищённых или завистливых восклицаний, но она меня замечает
– Тёмка! – радостно и почти счастливо кричит Вика. – Вот уж кого не ожидала встретить! Ты же вроде в Москву перебрался!
Ага, перебрался, да потом обратно переперебрался. Лет двадцать, как… а то и больше…
– Разве может Москва конкурировать с возможностью увидеть, тебя? – по-плейбойски небрежно отвечаю я.
Смотрите-ка, повеса и донжуан. Ты чего, хвост что ли распустил? Седина в голову, дешманский коньячок в кровь? Ты губу-то закатай – где ты, и где она…
– Ну, иди, хоть обнимемся! – подзывая, машет рукой Вика, и я, естественно, не теряя ни секунды, бросаюсь в её объятия.
Чмок, чмок, ах, какой аромат! Бляха, Вика, ну, ты, мать, даёшь. Разумеется, всё это невинные приятельские обнимашки, но я глажу её по спине и чувствую упругие (упругие, Карл!) мышцы кора. А в мышцах я толк знаю.
На каблуках она выше меня на полголовы, ну и пофиг. Мне давно уже пофиг…
– Эх, Вика-Вика… – усмехаюсь я. – Мечта жизни! Несбывшаяся.
Практически, первая любовь и, если разобраться, то и последняя, ибо особо я на этом поприще не продвинулся. Мы хохочем.
– Ураныч, давай! – уверенно командует Миха. – Ты что ли начальник бутылки? Наливай, а то Костёр без огненной воды сейчас инфаркт схлопочет. Покраснел вон, как рак. Вика, хорош соблазнять, ты же его прикончишь красотой своей. Он парень-то некрупный, ему много не надо.
Вот гад, Миха! Деликатность, можно сказать, – это его второе имя. Все хохочут. Кругленький Юрик, он же Ураныч и просто Юран, оживляется. Мы, передавая рюмочки, заливаем в себя ещё янтарной жидкости.
– Так, ребята, рассаживаемся! – требует училка.
