Он был хорош, а его песня заставляла душу рыдать. Не каждый менестрель Ночи мог вызвать такой трепет, как этот длинноногий парень на арене стадиона. Менестрели – великие искусники превращать слова в музыку, но часто им не хватало той ярости эмоций, что выплёскивал этот певец в толпу, заставляя её неистовствовать. Да и понимания жизни не доставало, хоть бесчисленное множество раз воспевали они значимые моменты жизненного пути смертных, отправляя души на перерождение.
Нет, смертный не может так петь. Неужели это тот, кого она уже отчаялась найти?
– Ты опять занимаешься не тем, чем надо, – проворчал Ану. – Оника, нельзя отклоняться от нашей цели. Ты всё погубишь.
– Два часа меня не спасут, – покосилась Оника на собеседника – расписанный рунами череп, притороченный к её поясу. – Если этот парень тот, кто я думаю, он поможет мне.
– С вероятностью пятьдесят процентов, – хохотнул Ану. – Кстати, тебе не кажется, что твой певец без ума от партнёрши? И она вовсе не та, кого ты ищешь. Гарантированно говорю.
Оника взглянула на вокалиста с раздражением.
– Рой! Рой! Рой! – скандировала толпа.
Певец замер на краю сцены, а рядом с ним, тяжело дыша, застыла со счастливой улыбкой черноволосая девушка. Оба в мрачных одеждах и с макияжем, который некоторые смертные могут счесть устрашающим. Особенно если бы столкнулись с этой парочкой где-нибудь в тёмной подворотне.
«Парень достоин одеваться как подданный Короля Ночи, а девчонка – нет. Голосок слабоват, эмоции наигранные. Пустышка», – фыркнула Оника мысленно. Вот кого она с удовольствием бы высушила, но, к сожалению, нельзя себя выдавать.
Настроение ещё сильнее испортилось, когда Рой вдруг крикнул:
– Друзья мои! Следующую песню я хочу посвятить чудесной девушке, которая поёт. – Он повернулся к певичке: – Кристи, для тебя…
Стадион вновь заполнил волшебный голос, но теперь в нём звучала нежность. Большая часть прожекторов погасла, остался лишь молочный диск, в центре которого Рой пел своей подружке. А потом на затянувшихся мраком трибунах начали вспыхивать звёзды: люди зажигали огоньки.
Оника презрительно фыркнула от этих сопливых нежностей. Она расправила крылья и полетела в сторону истинного ночного светила. Хватит с неё этих сценических подделок. Ану прав: на этого парня не стоит полагаться.
Два года спустя. Люблин, столица Итлии
В университетской столовой сегодня было традиционно пустынно. Не то, чтобы студенческая братия не любила поесть, просто рядом с универом – огромное количество кафешек на любой вкус. Мы с Эльвирой обычно обедали в «Морском» – уютном заведении в тенистом парке со встроенными в стену аквариумами. Подруга обожала морепродукты и считала их очень полезными для здоровья. К тому же там иногда появлялся Герт – плечистый блондин с журфака, по которому Эльвира уже четвёртый год сходила с ума. Хотя, как по мне, занятие это было абсолютно бесперспективное. Герт в последнее время всерьёз увлёкся нашей однокурсницей и признанной красавицей универа – Агатой Жемчужной. Именно по этой причине «Морской» вдруг стал Эльвире немил. Влюблённая парочка начисто отбивала ей аппетит.
Выбор места, где можно перекусить, был извилист и тернист. Подруга предавалась поиску с самого утра, мешая мне слушать преподавателей. Она с маниакальным удовольствием разнесла в пух и прах прилегающие к универу недорогие кафешки из-за их многолюдности, отвратительного меню и качества обслуживания. Потом перешла на заведения с ценами «не для всех». «Коромысло» она отвергла сразу – там, конечно, обедали студенты из «приличных семей», но оказалось сильно накурено. В «Королевской поступи» собиралась элита элит нашего универа, которая не очень приветствовала чужаков, а у «Остролиста» – сама ценовая политика являлась мощным отсеивателем.
После долгих стенаний, вздохов и проклятий в адрес Агаты Эльвира всё же решила почтить своим присутствием нашу столовую. К сожалению, стенала она так громко, что профессор Андрус Всеной попросил нас покинуть аудиторию.
Жаль, конечно. Всеной прочитал пока лишь пару лекций, но я успела влюбиться в «Историю управленческой мысли». К тому же я искренне не понимала, что не устраивает подругу в нашей столовой. По своей малолюдности она могла дать фору «Остролисту», сервиса в ней почти не было, так как всё строилось на самообслуживании и буфетчице Зои. Ну а что касается меню, так Эльвира всё равно почти ничего не ела, а я могла позволить себе лишь кофе.
Войдя в просторный и пустынный зал, мы спокойно выбрали себе вполне неплохое местечко. Столик выглядел не таким исцарапанным, как его пластиковые соседи, стулья почти не шатались, а из окна виднелся университетский сквер с деревьями, которые осень уже начала покрывать позолотой.
– Ты только посмотри! – Эльвира ткнула меня локтем, и кофе выплеснулся на мой джемпер.
Подруга во все глаза уставилась в окно. На кирпичной дорожке стояла Агата и недовольно что-то говорила застывшему перед ней истуканом Герту. Тот был на две головы выше нашей аристократки, что не мешало ей выглядеть так, словно это она смотрит на парня сверху вниз. Герт слушал, и его лицо всё больше каменело. Наконец, он что-то коротко сказал, развернулся и быстро пошёл прочь. Агата презрительно скривила губы и направилась в другую сторону.
– Ну, всё, Инга! Это мой шанс, – возликовала Эльвира и бросилась к выходу. На столе остались её недоеденный салат и початая банка тоника.
В шею кольнуло, да так сильно, что в глазах потемнело. Боль почти сразу прошла, но сумрак остался. Краски вокруг словно выцвели. Осеннее солнце затянула дымка, тени удлинились, в воздухе запахло затхлостью. Мне вдруг до слёз стало жаль себя.
Эльвире хорошо. У неё отец – успешный бизнесмен. Его ткацкие мануфактуры известны не только в Итлии, но и в других странах. Конечно, до столичной золотой молодёжи Эльвира не доросла, но и в деньгах нужды не знала. А вот мне приходилось жить от стипендии до стипендии. Куртку с сапогами, опять же, к зиме купить как-то надо. От мамы остались небольшие сбережения, но они быстро таяли. Приходилось экономить на всём.
А вдруг стипендию не дадут? Её лишали гораздо охотнее, чем назначали. Достаточно одной жалобы преподавателя, чтобы закрыть мне доступ к государственному финансированию особо прилежных студентов. Профессор Всеной – замечательный лектор, но злопамятный. Вот возьмёт сейчас и накатает на меня докладную в деканат, что тогда делать?
Я мысленно застонала. Почему мне так не везёт? Мало того, что выгнали из-за Эльвиры, теперь ещё за ней посуду убирать. Всё-таки правильно меня называют за глаза мышью. Я и есть такая – серая, невзрачная, никому не нужная. Вот умру, и никто обо мне не вспомнит. Даже Эльвира. Ведь кто я для неё? Всего лишь дочь её бывшей учительницы музыки. Она привыкла, что я всегда рядом. И в университет после школы потащила за компанию. Вот только другую компанию ей найти – раз плюнуть. Стоит только захотеть. Эльвира красивая и весёлая, а я – её «подай и принеси». Удобно, но не настолько, чтобы долго по мне сокрушаться. Мама меня пожалела бы. Но её теперь нет.
