Потрескивая, свеча догорала. Поляне нравилось наблюдать, как из середины восковой чашечки вырастал черный стебелек фитиля, а на его конце распускался пунцовый бутон, расправляя лепестки, объятые пламенем. Цветок расцветал, а пламя слабело, словно выпитая им вода. Вот уже верхушка трепетного язычка потемнела, вот копоть проложила черную дорожку к потолку…
Поляна протянула руку и сломала огненный цветок: ее пальцы даже не почувствовали ожога. Пламя повеселело, качнулось, успокаиваясь, а из восковой чашечки скатилась горячая капля и застыла, не успев добежать до столешницы.
Поляна перевела взгляд на стену, рябую от пляшущих теней, привычно прищурилась. И вот уже где-то между стеной и свечой всплыл образ, сначала неясный, а потом все более четкий, обрастающий цветами и деталями. Образ ее мужа.
О, как хотелось Поляне упасть головой на стол и завыть по-бабьи тягуче и надрывно! Как хотелось выплакать, вытолкнуть из себя эту пронзительную боль разлуки, которая почему-то никак не излечивалась временем! Ведь прошло десять лет. Десять одиноких, безрадостных, тоскливых лет. Хотя нет, она не могла сказать, что радости не было вовсе. Там, за печкой, рассыпав по подушке светлые кудри, посапывало во сне ее счастье, ее радость, ее гордость – ее дочь.
Дверь скрипнула, в избу метнулся озябший ветер, протянул к свече ладошки – погреться. Пламя недовольно закачалось, судорожно цепляясь за стебелек фитиля, но выстояло, не погасло. Кряхтя и обтопывая с валенок снег, через порог шагнула бабка Поветиха.
– Что, милая, заждалась? Еле добралась до тебя: так метет, так метет! Чуть валенки в сугробе не потеряла. Ну да ничего, сейчас для нашего дела самое время.
Бабка освободила спеленатую платком голову, стянула овечий тулуп, пригладила волосы.
– Ну, милая, все приготовила, как я сказала?
Поляна, молча, подняла со стола полотенце. Под ним лежали две свечи – белая и зеленая, немудреное колечко, мужская рубаха из грубого домотканого полотна и глиняная миска.
– Так, воды наговоренной я принесла – остальное все есть, – бабка удовлетворенно кивнула. – Дочка спит? Ну, тогда можно начинать.
Она зажгла белую свечу, от нее – зеленую, положила на середину стола рубаху, а на нее – глиняную миску.
– Теперь нальем воды – я ее сегодня на вечерней заре в роднике набирала. Готово.
Свечи поставили так, чтобы пламя в воде отражалось: белую – справа, зеленую – слева.
– Теперь, Поляна, бери кольцо в правую руку, пронеси его сквозь пламя свечей и опусти в воду. Так. Теперь повторяй за мной:
«Я зажгу свечу в ночной темени,
Поклонюся ей трижды покорно я
И скажу слова заговорные.
Вы услышьте меня, Духи Светлые,
Духи Светлые, всемогущие.
Изболелось сердечко по милому,
По любимому мужу родимому.
Где искать его, в чьей сторонушке —
Подскажите несчастной женушке.
Если жив, покажите милого,
Чтоб найти – наделите силою.
Коль не свидимся никогда —
Будет темной пускай вода».
– Ну, теперь смотри! – и бабка Поветиха склонилась над миской.
Поляна со страхом бросила взгляд на воду – вдруг вот сейчас потемнеет, замутится? А сердце уже подсказывало: жив, жив! И верно – отражения свечей рассыпались, растворяясь в капельках родниковой воды, переливаясь перламутром. Кольцо засветилось ярко, и из центра его, увеличиваясь в размерах, всплыло изображение сурового хмурого мужчины. Холодные серые глаза, складка между сдвинутых бровей, черные усы, подковой охватывающие твердые губы. Волосы скрывались под черным капюшоном.
Поляна узнавала и не узнавала мужа. Каждая черточка его лица была до боли знакома – но каким чужим было это холодное лицо! Ни веселых искорок в глазах, ни улыбки. Где же он? Что с ним?
За плечами мужа Поляна углядела силуэт какого-то старинного замка: две круглые черные башни с бойницами и остроконечными кровлями. А дальше – очертания гор. Больше она ничего не успела разглядеть: изображение померкло, в глубине воды снова отражались две свечи и потолок избы.
– Что же это, бабушка, – разочарованно прошептала Поляна. – Такое я и без заговора могу увидеть, нужно только свечу зажечь, да прищуриться.
Старуха искоса посмотрела в ее сторону.
– Без заговора, говоришь? Ну-ка, дай мне свою руку.
Поляна протянула руку к заскорузлой ладони Поветихи, и не успели пальцы женщин соприкоснуться, как серебряная искра проскочила между ними.
– Э, девонька, да я тебе и не нужна вовсе. Ты и сама все можешь – только слушай себя и смотри вокруг внимательно. Большая сила в тебе. Смотри, чтоб она во вред людям не была. И мужа своего ты сама найти сможешь, видишь – жив он.
– Но как же, бабушка?
– Себя слушай, говорю, душу свою спрашивай. Сила твоя добром прирастать будет. Ну, а я тебе не помощница.
Поветиха дунула на свечи, вздохнула, сокрушенно покачала головой и заковыляла к лавке – одеваться.
– Ну, прощай, милая! Помни, что я тебе сказала.
До утра Поляна не сомкнула глаз. Она то ложилась, натягивая одеяло на голову, то вскакивала и бежала к ведру с водой – остудить пылающие щеки.
– Что же, что увидела в ней Поветиха? Что это за искра, соскочившая с ее пальцев? Какая сила кроется в ней?
Вопросов было много, а ответа не находилось ни одного.
– Ну, все, хватит, – решила она, наконец. – Что будет – то и будет. Поживем – увидим.
А сейчас – одеваться и – за дело. Подойник в руки: Зорька заждалась.
Дождь зарядил тягучий, осенний. Занавесил окна частой сеткой, отмыл до блеска ступеньки крыльца, повис свинцовыми гирями на головках запоздалых цветов. Солнце лохматой рыжей собакой вот уже целую неделю сидело в конуре облаков, и ни единый лучик не проклевывался через ее плотную стенку.
Все лето Поляна крутилась, как белка в колесе. Домашних дел хватало с избытком. Дочка изо всех сил старалась помочь матери, но отсутствие в доме мужских рук, сильных и сноровистых, рук ее Славеня, каждый раз оборачивалось то торчащим не на месте гвоздем, то отощавшей за зиму поленницей. Конечно, за все долгие годы без мужа Поляна научилась молоток в руках держать, да только рук на все не хватало.
Сколько раз соседские мужики масляными блинами подкатывались: то сделать, это починить. Не один заглядывался на стройную голубоглазую молодку. Да вот только платы за свои услуги все ждали одной и той же: так и стреляли глазами на сеновал, так и сыпали откровенными предложениями. Всех их Поляна посылала к лешему в болото, да так решительно, что вскоре и охотники заглядывать на ее подворье перевелись. Где им знать, что каждую ночь горячая молодая плоть жгутами свивала непокорную душу, что подушка вся искусана ртом, жаждущим поцелуя, а огня, пылающего в лоне, хватило бы, чтобы костер разжечь? Ах, Славень, Славень, где же ты, любимый?
