Будничный вечер. Я подошел к холодильнику, привычным движением достал лекарство и воду для инъекций, достал из шкафа шприц, аккуратно распаковал его и приготовил раствор.
– Пап, я все доделала! Теперь мне можно погулять? – радостно спросила Ева.
– Хорошо. Оставь тетради и учебники на столе и можешь идти, – ответил я. – И, надеюсь, тебе не надо напоминать о правилах?
– Мы будем играть с Дашкой во дворе, и ты сможешь видеть меня из окна.
– Договорились, – сквозь зубы проговорил я, сжимая в них колпачок от шприца.
По поводу правил мне всегда напоминала моя мама, а заключались они в том, чтобы видеть меня из окна, когда я находился на улице. В детстве другим детям родители тоже запрещали покидать родной двор и поэтому у каждого ребенка были свои предположения о том, как выглядит мир за его пределами. У одних где-то жили бабушки с дедушками, и они любили рассказывать, как катались к ним на трамвае или машине, и мы обожали слушать такие рассказы – ведь то, что сейчас для нас является обыденным, тогда казалось увлекательным приключением.
Но самое странное, что мне когда-либо приходилось слышать о мире вне родного двора, я помню до сих пор. Один мальчик (он был младше на пару лет) сказал, что мира вокруг двора просто не существует.
– Как не существует? – хором спросили мы с ребятами.
– Просто там ничего нет, – смущенно проговорил он. И тут же уверенно добавил: – Это мне, между прочим, папа объяснил.
Конечно, тогда мы высмеяли бедного парня, и бедолага в слезах ушел домой. Но сегодня, спустя практически двадцать лет, его слова уже не кажутся мне такими глупыми.
После короткой ностальгии по детству я вернулся в суровую действительность. Подойдя к зеркалу и приспустив штаны, механическим движением поставил себе укол.
– Когда же это наконец закончится? – вслух спросил я у небритого отражения и, надев штаны, пошел обратно на кухню, чтобы выпить таблетки.
Я мысли выжимаю из своей же головы,
Пытаясь превратить их в дорогостоящий сок,
Но, видимо, еще не поспели плоды,
Поэтому сыплется дешевый песок.
Ну а может быть, дело не в этом?
Может быть, дело в другом?
Что же мне делать с ответом?
Ладно, узнаю потом…
Хотя нет, подождите, промелькнула догадка, —
Причина таится в груди:
Это то, что так колотится гадко,
Перекрывая моим мыслям пути.
Хотя нет, не сердце само виновато,
А занозы, сидящие в нем, –
Чувства, которые впились когда-то,
Холодным декабрьским днем.
И вот уже двадцатую осень
Я выжать пытаюсь нектар,
Жалко одно – что у чувств ни попросишь,
Мысли превращаются в пар…
«Очередное говно!» – подумал я и, смяв клочок бумажки с нацарапанным карандашом текстом, швырнул его в мусорное ведро и не попал. Допив бутылку пива, пошел спать, раздраженный тем, что завтра надо успеть в институт к первой паре.
***
– Сынок, вставай! Опять опоздаешь, ты что, совсем не слышишь будильник? – спросила мама.
Конечно же, я слышал будильник, и, как только он зазвонил, я сразу же его отключил и продолжил спать, хотя прекрасно знал, что чудо не произойдет, и мамка в любом случае придет меня будить, как это было уже не раз.
– Мне сегодня ко второй паре, – раздраженно ответил я, хотя понимал: более глупого ответа в этот момент придумать было невозможно, так как накануне вечером сам сказал ей, что мне к первой паре, и к тому же у меня две «лабораторки», которые прогуливать никак нельзя, ведь из-за них могут не допустить к сессии.
– Опять врешь? – сурово спросила мамка. – Сколько это будет продолжаться? Ты еще с той сессии не все хвосты закрыл!
С этим было сложно поспорить, и от этого я еще сильнее злился, демонстративно накрывая голову подушкой, чтобы она поняла: я не желаю в очередной раз слушать ее причитания.
– Значит, так, даю тебе неделю, чтобы ты закрыл все хвосты, понял?
– Угу, – безразлично промычал я из-под подушки, лишь бы только она отстала.
– В воскресенье покажешь мне зачетку, и не дай бог там окажется хоть один пробел! – строго ответила мамка и ушла собираться на работу.
Делать нечего, надо было вставать и собираться в универ, потому что я знал: мама уйдет на работу только часа через полтора, а до этого, пока я не встану, она будет пилить меня.
Надо признаться, что я вообще не горел желанием учиться, и вот такие утренние «процедуры» стали происходить все чаще и чаще. Я не могу назвать точной причины отсутствия у меня интереса к учебе, но мне не нравилась ни моя специальность, ни направление, по которому я учился. Что касается вуза, то это был «середнячковый» филиал столичного технического университета. Поэтому перспектива проработать всю жизнь на заводе по специальности меня никак не радовала. Вследствие чего меня больше интересовал сам факт получения высшего образования, иными словами – наличие куска картона с надписью «Диплом», и абсолютно неважно, какие отметки стояли бы в нем.
– Алло, – ответил я на входящий вызов мобильника.
– Здоро́во, Колян, – послышался бодрый голос из трубки.
– Здоро́во.
– Ну че ты, собираешься там?
– Да, давай, как буду выходить, наберу тебя? – предложил я.
– Ок, тогда на связи, – послышалось на том конце провода, после чего положили трубку.
***
Звонил Колян – мой тезка. Он был, пожалуй, единственным человеком из всей моей группы, с которым я поддерживал близкие отношения. Со всеми остальными же я предпочитал общаться исключительно по учебе и в стенах вуза.
Что же касается Коляна, то это было «типичное побочное явление 90-х», или просто «гопник». Базар за уважаемых «старшаков», саундтрек из криминальной телепередачи на звонке мобильника, «блатнячок», низкокачественный русский рэп и древняя, дешевая попса в плеере. Одевался Колян тоже вполне предсказуемо: «цыганская» рубаха, заправленная в строгие темные классические брюки с еще более классическими туфлями из «кожзама», либо, естественно, в темный спортивный костюм с тремя белыми полосками, неудачно подделанный китайцами, в паре с грязными кроссовками все из того же «кожзама», все от тех же китайцев, все с теми же полосками.
Родители Коляна были обычными работягами, как и миллионы других наших соотечественников, живших ради «светлого будущего» своих детей. Его мамка работала в каком-то небольшом продуктовом магазинчике, а отец занимался ремонтом холодильников и время от времени злоупотреблял алкоголем, ругался с женой и периодически огребал от Колька, если начинал сильно газовать на его мать.
Жил Колючий (кличка Коляна), конечно же, по так называемым «неписаным понятиям криминального мира», которые всегда можно перекроить под себя в случае каких-то разногласий с остальными членами общества и перевернуть все в свою пользу, потому что так «по-пацански». Больше всего, судя по всему, Колек ценил в людях верность и преданность, а также чувство юмора с долей нездорового авантюризма, который зачастую мы направляли на весьма сомнительные поступки и действия. Единственное, что мне казалось странным, – несмотря на всю свою «быдловатость», Колян имел определенный успех у женского пола. Это при том, что он был далеко не Аполлон. Довольно тучное тело и маленькая голова, нос картошкой и кривые зубы – не самый козырный набор в общении с девушками, но Колючий каким-то невероятным образом мог расположить к себе и потом очаровать довольно недурных самок, как он сам выражался. Видимо, причиной этому была некая брутальность вкупе с уверенностью и напористостью в его взаимоотношениях со слабым полом.
