1.
Все началось с того, что мы с Лянкой…
Хотя нет, не так. Гораздо раньше все началось: когда мама перебралась со мной в этот город, к Майку. То есть к маминому мужчине Михаилу. Она у меня жена декабристов – ездит за своими мужчинами на край света. Я уже из-за этого три школы сменил…
Хотя нет. Стоп. Раньше все началось, еще раньше. Совсем давно – в горах, на Синем Озере.
Мне тогда было лет семь, или восемь, не помню. Это мы с отцом туда в поход ходили, в настоящий поход с палаткой и компасом, и я в спальном мешке спал. Там вообще нет людей, и можно голыми купаться, орать, как психи, что попало вытворять, и вода там в озере холодная, прямо ледник. Хошь-не хошь – заорешь. А потом носишься голый по берегу, и уже как бы и не холодно.
Отец – это самый первый мой, настоящий. Я уже так давно его не видел, что не помню, какой он вообще был…
Вот блин. Не умею я рассказывать. Почему когда про что-то думаешь, оно так ясно у тебя в голове сидит, а когда про него начинаешь говорить – вечно сбиваешься на что-то левое? И в школе меня ругают: «не умеешь ты, Марик, передать свою мысль…» Марик – это я. Вообще-то Марк, но Марик – это как бы сокращенно. Прикольно, что сокращенное получается длинней, чем полное…
Опять меня куда-то занесло. Все, не отвлекаюсь больше!
Короче говоря…
Короче говоря, леший его знает, когда оно все началось, потому что началось незаметно. Это в фильмах или книгах рраз – и поехало, а в жизни как-то все подряд, сплошняком. Вот Лянка – она бы рассказала все, как есть, разложила бы по полочкам. В ней этот говорильный микроб до сих пор сидит, ничем его не выбьешь.
Я и сейчас не понимаю, как мы с ней подружились. Вообще она из тех девчонок, которые меня совсем не цепляют. Мне смешно, когда я на них смотрю: кругом намазюкано, и вся такая прям с обложки, будто ей двадцать лет, а не четырнадцать с хвостиком. Хоть посмотреть есть на что, это да. Ну, мама всегда говорит, что в женщине главное не наружность, а душа. Недаром у мамы столько мужиков – все её душу ценят.
Лянка тогда еще не была Лянкой. Это имя я ей придумал, чтобы не называть ее, как все – Милочка, Милашка, Милюся, мимими, утипути, ну и так далее.
По-правильному она Мелания, или даже Меланья. Меланья – это уже не прикольно, прямо как Хавронья. Поэтому ее зовут Миланой – гламурненько так, по-иностранному. Милана Виндау – это просто вау! Не то что Марк Баранович. Ее так и объявляют, когда она выходит петь – по колено в дыму, и оттуда ноги голые до самой головы, и везде блестки, даже на носу: «звездочка нашей страны, золотой голос Регионска – МИЛАНА ВИНДАААУ!» И в зале сразу, как эхо – «вааау!.. ааау… ау…»
Она ведь поет у нас, как соловей, по конкурсам всяким мотается чуть не с роддома. Сама Марья Голоплясова с ней фоткалась – настоящая, не фейк, я вконтакте видел. И еще Лянка топ-модель, детскую моду показывает. Тут тоже все серьезно: лицо агентства «ModНяшка», обложки, показы – как у взрослых, короче. Вот прикольно: почему детская мода такая, какую дети никогда не носят? Может, потому, что родители не разрешают носить такое?
Вообще Лянку нагрузили по-черному. Пение, мода, и еще плаванье, и спортзал, и языки – итальянский, японский, арабский, и это кроме инглиша, который для всех един, как смерть. Совсем детства не было у человека. Это я уже потом понял, а тогда видел то, что в глаза лезло – много розовой девичьей фигни и улыбку в помаде. У всех улыбки как улыбки, а тут кажется, будто улыбка с помадой к губам приклеилась.
– Ты на нее глаз не клади, слышь, – учил меня Боря Борсук, мой сосед по парте. – «Давай покупай» знаешь?
– Что покупать? – не понял я.
– Да ничё не покупать, тупарь ты, слышь? А, ну ты же это… блин. Это такая сеть супермаркетов у нас – «Давай покупай». Оно все под ними, понял?
– Не понял. Под кеми «под ними»?
– Ну ты тупарь ваще. Под семейкой ее, Милашкиной, ну?
Вконтакте страничка у нее была, как и она сама – розовая вся, няшная, с котами и единорогами. Хотя такие же были у всех девчонок класса. То ли они все ей подражали, то ли и Лянка (которая еще Лянкой не была), и они подражали кому-то еще, то ли сами по себе такие были.
2.
Впрочем, с Лянкой все оказалось сложнее. Я вообще заметил, что если куда-то начинать вкапываться – оно все становится чересчур сложным, и потом жалеешь, что влез. У нас все началось с того, что… ну вот, наконец-то! Ура!.. Так и надо было сразу: «все началось с того, что я случайно увидел, как она плачет».
Это было уже, когда я проучился тут месяц или два. (Переехали-то мы зимой, и в новый класс я пошел после Нового года, в феврале.)
Подкараулить Лянку, то есть Милявку, Милюсечку и тэ дэ в слезах – это все равно, что увидеть, как Марья Голоплясова слезает с обложки и копает огород. И плакала Лянка как-то совсем не так, как ей надо было. Некрасиво плакала, без блеска, мне даже стремно стало, что подсмотрел. И красота на ней потекла вся.
Хотел я развернуться и сделать вид, что не видел ничего, как тут – здрасьте вам! Мобилка моя орет. Помните эту мелодию Nokia, от которой всех тошнит – «бородавка-бородавка-бородавочка»? Я ее специально для маминых звонков поставил, чтобы мама меня врасплох не застала. Она вообще не сильно часто звонит, но как вспомнит про меня – так сразу начинает строить из себя заботливую квочку. Поговоришь с ней, и потом мозги как после лоботомии…
Вот это как раз она и звонила. Лянка (ну, то есть Милана тогда еще) подпрыгнула и посмотрела в мою сторону. Ну, я не такой дебил, конечно, чтобы с мамой говорить: сразу поставил на беззвучный, типа я на уроке и не могу ответить. Сунул проклятую мобилку обратно в карман, а Милана смотрит на меня и… вот не могу сказать, что очень ласково смотрит. Даже плакать перестала.
Я внушаемый тип: от таких взглядов сразу чувствую себя какашкой.
– Это мама звонила, – зачем-то говорю ей.
– Шпионим, да? – спрашивает она. – Выслеживаем?
– Да не, – растерялся я. – Да ты что… просто шел мимо, короче, и это самое…
– А теперь просто иди мимо обратно.
Так мне и надо было сделать.
Но если бы я так сделал – потом ничего бы не было. Наверно, я это почувствовал, и потому застыл, как пень.
– Марк БарАнович, – говорит она. – Вам особое приглашение надо? Глухой, да?
– Да уйду я, – говорю. – Вот только хотел спросить…
– Давай потом, а?
– Давай. Вот только ты это… Все хорошо?
– Не твое дело.
– Да знаю, что не мое… Но, может, я это… помочь могу?
Она посмотрела на меня как-то так – странно, длинно, будто это и не она вовсе. И тихо говорит, я еле услышал:
– Просто родаки у меня козлы.
– Родаки? – говорю. И стою, как дебил.