Кривую баньку в заброшенном саду не топили уже много лет. Тепла в ней совсем не осталось. Но запах березовых веников несмотря ни на что сохранился. Ыхало любило этот запах. Поэтому в летнее время оно проживало в баньке как на даче. Уютно здесь было и спокойно.
Иногда Ыхало забиралось на верхнюю полку и впадало в сладкую спячку на несколько суток.
В конце июня, после недельной спячки, Ыхало сидело на полке и беседовало с тенью кота Филарета. Тень упрекала Ыхало:
– Дрыхнешь без задних ног, все новости проспало. А мне и поговорить не с кем…
– Ну какие, Филаретушка, в нашей жизни могут быть новости, – почесываясь, кряхтело Ыхало.
– Громадные, мур-мяф меня подери! Старуха уехала! Насовсем!
– Насовсем?! – Ыхало подпрыгнуло и стукнулось макушкой о низкий потолок. – Не врешь?
Тень Филарета поудобнее уселась на стенке холодной печки, полизала растопыренную лапу (точнее, тень лапы).
– Зачем же мне врать? Не первое апреля… Уехала к брату в Калугу, решили вдвоем век доживать. По-моему, правильно…
– А дом?
– А дом продала. Почти со всем имуществом. Даже часы с Петрушей оставила. И Большую картину…
– А кто новый хозяин? – осторожно спросило Ыхало. Потому что хуже, чем при старухе, не будет, но все-таки…
– Хозяин – художник…
– Да ну? Как Орест Маркович, значит!
– Именно! Именно, дорогой Ых! Мало того. Они, можно сказать, родственники!.. Ну, не в полном смысле родственники, а, так сказать, духовные.
– Ты выражайся попроще, я ведь необразованное.
– Ладно, не притворяйся… А дело вот в чем. У первого-то нашего хозяина, у Ореста Марковича Редькина, было много учеников. И самый талантливый – Иванов Иван Климович. Тот, самый, у которого знаменитая картина «Необозримые просторы». А у этого Иванова, у Ивана Климыча, тоже были ученики. Как бы уже творческие внуки Ореста Марковича. Вот один-то из этих внуков, Пеночкин Евгений Павлович, и купил дом… Как прочитал объявление о продаже, сразу кинулся. «Это, – говорит, – колыбель моего вдохновения. Меня сюда однажды в детстве учитель приводил, когда Орест Маркович еще жив был, только седой весь. И я ему свои рисунки показывал, а он меня гладил по головке…»
– Как трогательно, – сказало Ыхало. – Помню, как меня Орест Маркович тоже гладил по темечку.
– Да и меня, мурр-мяу… – разнеженно заметила тень. – То есть не меня, конечно, а… ну, в общем, ясно…
– Ясно, ясно, – вздохнуло Ыхало. – Орест Маркович душевный человек был. Не то что старуха… Она небось за дом-то несусветную цену заломила? А?
– Да уж не без того…
– А хозяин-то новый… Он, видать, человек не бедный?
– Тут целая история, Ых. Поучительная и счастливая, – с удовольствием сообщила тень Филарета. – Он был совсем даже не богатый. Наоборот, еле на хлеб и краски хватало. Но на недавней, на весенней выставке заметили его и стали хвалить. Талант, он ведь себя все равно рано или поздно покажет…
– От похвал до богатства далеко, – недоверчиво сказало Ыхало.
– Ну, речь тут не о богатстве… Однако если художника хвалят, у него и картины покупают. Сперва одну, вторую, а там, глядишь, и очередь за ними стоит. Иностранцы стали интересоваться… А с одной картиной даже скандал вышел. С той, что называется «Вечерний вид на город Хребтовск с зеленого холма, на котором пасется желтая лошадь»…
– А что за скандал-то?
– Американец и француз заспорили, кому картину покупать, чуть не подрались. Француз вызвал американца на дуэль, еле их помирили… Евгений Павлович Пеночкин теперь знаменитый… Жена его не хотела только сперва в этот дом переезжать. Старая развалюха, говорит, и далеко от центра…
– Ох, значит, он женат, – огорчилось Ыхало.
– Естественно. Жена костюмером работает в оперном театре.
– И дети небось есть?
– Брат и сестра. Самого младшего школьного возраста.
Ыхало заыхало и заворочалось на полке.
– Теперь не будет покоя…
– Да ладно тебе ворчать. Будто ты себе не найдешь в доме укромный уголок!
– Да они до любого угла доберутся…
– А ты уже заранее боишься!
– Не за себя ведь, а за них. Перепугаются, когда увидят…
– Нынешние дети? Ха! – сказала тень Филарета.
– А ты, видать, доволен, – хмыкнуло Ыхало.
– Мрр-да… Во-первых, старухи больше нет. Во-вторых, не исключено, что мальчишка собирает марки. Тогда я смогу пополнить свои фонды. – Тень погладила себя лапой по животу. К нему был пришит незаметный карман, в котором хранилась коллекция.
Ыхало насмешливо запыхтело. Увлечение кота Филарета (то есть его тени) оно считало причудой. Однако дразнить Филарета не стало, только заметило:
– Ну посуди, какие у ребенка могут быть редкости?
– Всякое случается, – возразила тень. Потом, как настоящий кот, выгнула спину, потянулась и муркнула:
– Ыхушко, сделай одолжение, а? Я лягу кверху лапами, а ты почеши мне пальчиком брюхо. Давно меня никто не ласкал, не баловал…
– Бездельник. Ладно уж, иди сюда… – Ыхало с тень-Филаретом были давние приятели.
Тень растянулась на доске, как тень кота, лежащего на спине. Предупредила:
– Только карман не зацепи, а то оторвешь ненароком, и все марки разлетятся…
– Будто можно по правде оторвать тень кармана, – проворчало Ыхало.
– Всякое бывает… Мур-р…
– Просыпайся, засоня!
– Сам засоня… Леша – калоша…
– Даша – простокваша.
– Лешка – поварешка.
– Дашка – промокашка…
Это они не ссорились, а так просто. Вроде утренней разминки. Ссоры между сестрой и братом, конечно, тоже случались, но тогда дразнилки были другие, покрепче. Например:
«Лешка —…»
Нет, не стоит продолжать. Очень уж глупо.
Или:
«Дашка —…»
Нет, и это не надо. Мало ли на свете Лешек и Дашек! И начнут их награждать такими прозвищами, а это несправедливо.
Если Леша придумывал чересчур ехидную дразнилку, Даша обижалась и обещала:
– А я маме скажу…
– Ябеда, – говорил Леша. Но знал: маме Даша ничего не скажет. Она была не ябеда, а вполне нормальная сестренка. Правда, чересчур увлекалась куклами и ничего не понимала в технике, но что поделаешь, если уродилась девочкой. Зато книжки читать она любила не меньше Леши, хотя в школу еще не ходила. Брат был старше на год. Он уже закончил первый класс. Вернее, два первых класса: в обычной школе и в художественной.
В художественной школе отметки у Леши были хорошие, а в обычной – троечки. Потому что учительница Леонковалла Меркурьевна заставляла его писать правой рукой, хотя он был левша. Мама ходила в школу заступаться за сына, папа тоже ходил. Убеждали: нельзя переучивать, раз мальчик от природы такой. Но Леонковалла Меркурьевна говорила:
– Нет, мальчик должен быть такой, как все. И я своего добьюсь…
Своего она не добилась, но троек Леше наставила целую кучу. И двойки бывали… Хорошо, что Леша с родителями и сестрой переехал в этот дом, здесь недалеко другая школа.
