Тяжек путь к святой земле
Пыль, барханы, скорпионы,
бред горячечный и стоны.
Тень едва ползет на склоны.
Миражи сквозь щели вежд.
День за днём и ночь за ночью.
судьбы, порванные в клочья.
В нас теперь сосредоточье
новой веры и надежд.
Истым Божьим словом званы
через зной и сквозь туманы
мы бредём в чужие страны
ясным днем и в серой мгле.
Под палящим небосводом
По камням, пескам и водам.
Станем мы святым народом
в обетованной земле.
Но пока – разноголосье.
Мы – отдельные колосья,
и скрипим кривою осью
на разбитом колесе.
В опьянении свободы
мнят себя вождем похода
племена, князья и рóды
одурев, почти что все.
Есть Завет, и что ж такого?
Путь неясен к жизни новой…
Божья воля как оковы.
Всё успело надоесть.
Нас несёт, как ветром тучи.
На зубах песок скрипучий.
Может врут, что будет лучше?
Рабство было – рабство есть.
Ветер враки дует в уши,
клич вождей звучит всё глуше,
и сомненья души сушат
как былинку суховей.
Для чего ушли из дома,
где и боль была шаблонна,
где хоть жили по-худому
но под крышей и сытней?
К ночи слабость непритворна.
Но встаём с зарёй упорно,
вещи в путь собрав проворно,
тащим скарб, что так убог.
Нынче горе полной чашей,
но придем мы в землю нашу
оросим, взлелеем, вспашем.
Говорят, что с нами Бог!
Старый мир уже расколот.
Но клинок колотит молот,
пекло днем и ночью холод,
закаляют с каждым днем.
В льдистом небе звезды тают.
Ночь прошла и вновь светает.
Подожди, Земля Святая!
Мы уже к тебе идем!
Негев. Вечер пятницы
Ржа заката блекнет понемножку,
веет воздух прелью и тоской.
Сумерки крадутся серой кошкой.
Тишина. Расслабленность. Покой.
Благодати шаль легла на плечи,
сея просветления пыльцу.
И горят, шаббат встречая, свечи -
Гимны благодарности Творцу.
Над домами колесом телеги
катится луна на небосвод.
Пятница закончилась, и в неге
Негев отдыхает от забот
И даже в пустыне
Разлита Предвечным с небес долгожданная влага.
Сегодня пустыня проснулась от дремы, как будто.
Колючка бесстрашно бежит на холмы из оврагов
рассеяв по склонам щебенчатым серые путы.
Без солнца безрадостно-серою стала природа.
Не жарко, не пыльно. Но горького запаха волны
почти наваждением смутные чувства тревожат,
как будто бы призраки тех, виноватых невольно,
в пустынях далеких обретших последнее ложе,
кто верил и шел, но не видел финала Исхода.
Присяду на камень и землю поглажу рукою.
Так было извечно и все повторяется ныне.
Как нам не хватает опять тишины и покоя,
и даже в великой спокойной и тихой пустыне.
Ну, может быть скоро. Ну, может быть с Нового года…
Негев. первая ночь 5779 года
Бледный отсвет от заката
как змея ползет куда-то.
Мозаичные вершины
оплывают синевой.
Месяц пялит, будто кобра,
зрак презрительно-недобро
на костер наш, на машину,
чуть качая головой.
Горы сыплют прах горстями
обрываясь в море прямо.
Берег, как на пилораме,
режет мертвая вода.
И, как в старой доброй драме,
вдаль бредут волхвы с дарами,
а над древними горами
разгорается звезда…
Мы сидим на толстой слеге.
Тлеют ŷгли красно-пеги,
зреет кофе в томной неге
(в полпустыни аромат)
Море, горы, звёзд побеги,
Над макушкой капля Веги…
Это Негев, древний Негев
поднебесный стилобат.
(Стилобат опора для колонн в храмах)
Через два часа пустыня
окончательно остынет.
Скорпионы и фаланги
к нам ползут из нор и дыр.
Над осевшей серой пылью
распластав в пол неба крылья
то ли сокол то ли ангел
охраняет этот мир.
Ничего, что жизнь убога.
Здесь, у звёздного чертога
благодати слишком много.
Воздух пьётся как вода.
Без сомнений, без предлога
Здесь душа в ладонях Бога.
И ведет тебя дорога
прямо в вечность. Навсегда.
Зимние посиделки в Негеве
– Расскажи мне про снег, – просит старый Ахмед,
– видел я в интернете: у вас чудеса
и под снегом пол года стоят города.
А ему, между прочим, за семьдесят лет.
Девять внуков. Вполне обеспеченный дед.
10 раз видел снег. Каждый раз – полчаса.
Но в снежки поиграть не пришлось никогда
Он сидит в куфиé и верблюжьей абé
невысок, худощав, и, как мячик, упруг.
И с улыбкой внимает моей похвальбе.
Я всерьез благодарен нескладной судьбе
что с Ахмедом в пустыне свела нас давно.
Бедуин и философ, и, может быть, друг.
Только, жаль, мусульманин не пьющий вино.
(куфия -головной платок, аба- плащ бедуина)
Мы в низинке меж двух крутобоких холмов
из камней неширокий очаг возвели,
и горит в нем с угля́ми верблюжье дерьмо.
(но от шишек сосновых и запах соснов).
Мы золу не спеша отгребаем с боков.
Негев, может, беднейшее место Земли,
а живут бедуины здесь сотню веков.
Я плету небылицы про Е 22,
про сугробы как дом и метельную ночь,
про колонны машин, что плетутся едва,
потому что за снегом не видно почти,
а Ахмед, зерна кофе прожарив сперва,
начинает их в ступке латунной толочь.
Добавляя по чуть кардамон из горсти.
(Е-22 международная трасса)
Холодало (плюс 10 у нас, – холода).
Где-то тявкал койот, где-то пес подвывал.
В старом чайнике медном кипела вода.
и над паром, казалось, плясала звезда…
Под Тюменью буран. Не асфальт – холодец.
Мы как будто попали под снежный обвал.
Ни назад ни вперед. Словом, полный звездец.
А когда был засыпан по крышу FIAT
и с фальшфейером я танцевал на снегу,
месяц к нам заглянул, бледноват и щербат.
Был последний пакетик навоза сожжен,
кофе в турке был трижды в песок погружен
и такой по пустыне пошел аромат,
что без слез я о нем рассказать не смогу.
Кофе грел. Я поверил и сам, что не вру.
И заметил Ахмед, запахнувши абу:
– Интернет, телевизор – одно баловство.
Человеку жара ли, мороз – не к добру.
Мы как пыль на ветру, как туман поутру.
Но Всевышний для нас выбирает судьбу.
Да пребудет незыблема воля Его!
Песнь бедуина
О многих из этих бойцов, часть из которых передвигалась по Негеву на верблюдах, до сих пор ходят легенды. Ну, а шейх Ауда был одним из самых лучших. Его умение поражать цель на скаку, сидя на верблюде, поражало очевидцев.