Карьера будущего антиквара началась случайно. Жарким летним днем бабуля отправила маленького Гошика отнести несколько пирожков старому часовщику дедушке Вене. Старик сидел в крохотной зеленой будочке и нацепив на глаз сильное увеличительное стекло в черной оправе высматривал что-то в пахнущем медью механизме. Услышав, что к нему кто-то пришел, старик не отрываясь кивнул в сторону, предлагая посетителю присесть на широкий, оббитый потрепанным сукном табурет.
Мальчик сел и принялся крутить головой – в лавочке старого Вени было на что посмотреть. Тут были часы-ходики с тяжелыми коричневыми гирями на длинных цепочках, были солидные круглые будильники на меленьких ножках, были наручные часы, аккуратно разложенные под стеклом высокой витрины. Но мальчика привлекло не все это блестящее и сверкающее собрание. Ему приглянулась небольшая обшарпанная шкатулочка. Точнее его поманил красивый узор дерева, покрытого потемневшим от времени лаком. Шкатулка стояла в темном углу, и притягивала Гошика как магнит железную стружку.
Когда дядя Веня оторвался от механизма, в котором искал поломку, и увидел, ч о именно крутит в руках внучек его бывшей одноклассницы, он задумчиво пощипал подбородок и забрав тарелку с пирожками изрек:
– У тебя хороший вкус, Гошик, жаль, что ты не сможешь его развить.
Предсказание старого часовщика сбылось лишь наполовину. Времена поменялись, у мальчика действительно был хороший вкус, а еще чутье на подлинные антикварные вещи. А со временем появились и возможности. Он не велся на позолоту и массивные рамы «настоящих Рембрандов» и по этой причине редко ходил в музеи, зато с большим удовольствием обшаривал лавки старьевщиков, блошиные рынки, распродажи имущества и аукционы. Личная коллекция Георгия понемногу прирастала скромными, но весьма ценными экземплярами, и вскоре его начали приглашать для оценки подлинности предметов. Это его и сгубило.
В то время он учился в институте на реставратора. Помимо диплома профессия давала ему знания о том обширном спектре приемов, которые могут использовать мошенники, чтобы «состарить» ценный предмет, или придать новоделу патину и дух подлинного артефакта.
Понемногу его слово набирало вес, и однажды, на пятом курсе, его словно в шутку пригласили провести оценку нескольких раритетных табакерок. Георгий пришел в просторную аудиторию факультета искусств. Вокруг сидели солидные немолодые мужчины в очках, с лупами наперевес и все восторженно хвалили изящные шкатулочки, украшенные россыпью бриллиантов.
Угловатый крупный студент с пудовыми кулаками и коротким «ежиком» самой дешевой стрижки вызвал у экспертов только недоумение. А когда он, взяв в свои огромные лапы хрупкую коробочку дернул углом рта и перечислил препараты и способы механической обработки при помощи которых табакерку «состарили» до конца 18 века, да еще прищурив наглые голубые глаза сказал, что камни в императорском вензеле фальшивые, его попытались тут же заткнуть и криком, и угрозами, и пренебрежительным качанием голов. Но Георгий не сдался, перевернул шкатулочку, ковырнул шов и указал на самый простой признак:
– Клей господа, силикатный, – и усмехнулся так, что клиент, готовый купить всю партию табакерок за немыслимые деньги тотчас развернулся и ушел!
С денег, полученных за ту оценку Георгий купил крохотный домик на окраине, планировал со временем снести покосившуюся избу, а пока просто жил там, чтобы не напрягать родителей, живущих в обычной «хрущевке» с сестрой и ее мужем. Недолго только прожил – едва успел документы оформить, как полыхнул домик, на зависть иным факелам, а окна и двери оказались заклеены, тем самым силикатным клеем…
Очнулся Гошик уже в больнице. Хватило сил и здоровья вырваться из огненного плена, свалиться в бурьян на запущенном огородишке, дождаться прибытия пожарных и «скорой», а потом пережить адскую боль в обожженных мышцах, слезы матери, и мерзкую, пахнущую гарью бумагу с «приветом» от неудачливого продавца.
Когда через три месяца он, прихрамывая, и опираясь на дешевую трость, вышел из больницы, жизнь лежала перед ним в руинах. Посмотрев на серый городской снег, Георгий крепче стиснул свою палку и отправился в институт. Там договорился о сдаче сессии, взял тему диплома и поехал домой. Продал несколько лелеемых дорогих «штучек», снял квартиру и занялся делом. Готовился к экзаменам, писал диплом, восстанавливал книги для местной библиотеки, слушал причитания матери, и работал – лазил по сайтам, искал клиентов, нарабатывал базу оценщика.
Его хромота, болезненные спазмы и обезображенное ожогами лицо оттолкнули сокурсников и друзей, так что со временем он стал нелюдимым одиночкой. Зато благодаря своему недугу набрал немало обеспеченной клиентуры еще и потому, что пугающий вид заставлял нечистоплотных продавцов задумываться о последствиях своего обмана.
К тридцати годам он считал себя вполне успешным человеком: на месте сгоревшей развалюхи стоял добротный двухэтажный дом, снабженный сигнализацией, спецхранилищем для раритетов и парочкой сейфов. Родители жили в той же «хрущевке», но теперь там был сделан аккуратный ремонт, сестра съехала в собственную «двушку», и лихо управляла скромной подержанной иномаркой, иногда заглядывая к брату в гости, чтобы привезти домашние пирожки и сварить борщ.
Все изменилось в один дождливый день. С утра у Георгия тянуло ногу, что не прибавляло ему хорошего настроения. Он, шипя от боли доковылял до аптечки, достал сильно пахнущую ментолом мазь, втер в кожу, поежился от ощущения холодной взвеси, висящей в воздухе, и осторожно спустился в подсобку, чтобы прибавить отопление. Лето выдалось на удивление промозглым, так что для сохранения его раритетов батареи в доме работали практически всегда, соблюдая нужную температуру и влажность.
Когда он вернулся в кабинет позвонил клиент и с извинениями сообщил, что встреча переносится на несколько дней. Мысленно ругнувшись мужчина собрался уже сесть в кресло с увесистым томиком в одной руке и бокалом коньяка в другой, как на дворе залаяли собаки. Не полагаясь на электронику, оценщик держал во дворе несколько специально дрессированных псов. Они подчинялись ему и жили в вольере, свободно гуляя по двору, когда не было клиентов и гостей. И вот теперь собаки лаяли на угол забора, на котором сидело нечто мокрое, нахохленное, напоминающее крупную хищную птицу.
Поминая недобрым словом погоду, больную ногу и собак Георгий накинул тяжелый плащ, который этим летом поселился в прихожей, сунул в карман травмат, и вышел под ледяные струи. На столбике забора сидел подросток. Серая толстовка с капюшоном промокла, колени прижимались к подбородку, зубы стучали, сигнализация вопила, в общем тарарам был еще тот.
