Джордж Мартин - Чумная звезда

[1]

Раз, два, три, раз, два.

Ага, вижу, работает. Хорошо.

Меня зовут Рейрик Гортвензи. Я… начинающий торговый агент… говорю, чтобы предупредить об опасности того, кто найдет эту запись.

Снова поднимается пыль, для меня – в последний раз. Солнце опускается за вершины западных гор, окрашивая землю в цвет крови, и сумерки неумолимо надвигаются на меня. На небе появляются звезды, одна за другой, но эта звезда остается на нем днем и ночью, ночью и днем. Она всегда надо мной, уступая по яркости лишь солнцу. Чумная звезда.

Сегодня я похоронил Джейнил. Собственными руками я выкопал могилу. Я рыл ее с раннего утра до полудня, пока руки не стали саднить. И когда мой долг был исполнен, когда последняя пригоршня этой враждебной земли упала в могилу, когда последний камень лег в маленькое надгробие, я встал над ней и оросил землю своими слезами.

Все это случилось из-за нее. Я говорил ей об этом, и не раз, и незадолго до смерти она признала свою вину. Из-за нее мы прилетели сюда. Из-за нее мы не улетели отсюда, когда могли сделать это. Она погибла по собственной вине – да, по собственной, но из-за нее и мне суждено остаться непохороненным, и над моим телом будут пировать звери, летяги и те самые ночные охотники, с которыми мы надеялись наладить торговлю.

Чумная звезда – маленькая, но яркая – заливает землю безжизненным белым светом. «Так не должно быть, – сказал я Джейнил. – Чумная звезда должна быть красной. Она должна мерцать, быть окруженной красным ореолом, окрашивать ночь в цвет огня и крови. А это безжизненное белое свечение – какое отношение оно имеет к чуме?» Это было в самый первый день, когда транспортный корабль высадил нас вместе с нашим маленьким торговым комплексом, высадил и улетел. В то время чумная звезда была лишь сорок первой по яркости на этом враждебном небе и ничем не привлекала к себе внимания. В то время мы смеялись над предрассудками тех простаков, тех сбежавших отсюда глупцов, которые полагали, что с неба на них посыплются болезни.

Мы смеялись и тогда, когда свет чумной звезды начал прибывать. Ночь от ночи она светила все ярче и ярче, пока наконец не стала видна даже днем. Но задолго до этого появились первые признаки ее губительного воздействия. По вечерам на темнеющем небе появлялись летяги. Издали они напоминали мне тенечаек, ночных птиц моей родины, Буда-хара, стоящего на берегу жизнеобильного моря, на планете под названием Разъяр. Моря здесь не было, только холмы, горы и сухие равнины, но я и так знал, что если посмотреть на них поближе, то ничего приятного я не увижу. Злобные и страшные, ростом почти мне по пояс, они больше всего походили на ожившие мумии. Иссохшая кожа туго обтягивала полые кости их скелетов, крылья были прочными и плотными, как мембрана барабана, когти – острыми, как клинки, грудная клетка выдавалась вперед, под сплющенной головой во все стороны торчали шипы, а глаза были мерзкого красного цвета.

Джейнил говорила мне, что они – хрупкие создания, и у них есть свой язык. Услышав их голоса, эти резкие крики, словно скребущие по обнаженным нервам, я даже не стал пытаться изучить их язык. Джейнил тоже. «Хрупкие создания, – говорила она, – мы будем торговать с ними». Ха, не нужны были им ни мы, ни наша торговля. Их знаний хватало, только чтобы воровать, и на этом вся их хрупкость заканчивалась. И все же у них и у нас было нечто общее – смерть.

Все летяги умерли. Ночные охотники, создания с массивными сдвоенными конечностями и неуклюжими двупалыми руками, с глазами, светившимися на их выпуклых черепах, как угольки затухающего огня, умерли тоже. Они были потрясающе сильными, а их странные большие глаза могли видеть в темноте, когда тяжелые грозовые облака закрывали даже чумную звезду. В своих пещерах они поклонялись Великому Мыслителю, повелителю, которому они служили, полагая, что когда-нибудь он вернется и снова поведет их на войну. Мыслитель так и не пришел, а ночные охотники все умерли, точно так же, как летяги, точно так же, как и многие другие существа, тела и скелеты которых мы находили на холмах, точно так же, как неразумные звери, точно так же, как кусты и деревья, точно так же, как Джейнил и я.

Джейнил говорила, что это будет для нас мир золота и бриллиантов. Он оказался для нас миром смерти. На ее древней карте он назывался Хро Б’Брана, но я никогда не называл его так. Она знала названия всех рас, обитавших на нем. Я запомнил только одно – хруун. Так на самом деле назывались ночные охотники. «Поработившая их раса, – говорила она, – хранганийцы, – их великие враги, теперь уже совсем исчезли, разгромленные тысячу лет назад, и их рабство уже забылось. Здесь расположена заброшенная колония, – говорила она, – и очень немногие поддерживают с ней торговые отношения». Она знала так много, а я так мало, но вот я похоронил ее и знаю теперь самое главное. Рабы здесь жили, рабами и остались, ибо повелители повергли их в настоящий ад – они создали безжалостный свет чумной звезды.

Последний торговый корабль залетал сюда полгода назад. Мы могли бы улететь на нем. Чума тогда уже начиналась. Трупы летяг лежали на склонах гор, падали со скал. Я осмотрел несколько, их кожа казалась обожженной и источала какую-то жидкость, крылья растрескались. К нам приходили покрытые волдырями ночные охотники, они унесли от нас превеликое множество зонтиков, держа их так, чтобы закрывать себя от света чумной звезды. Когда приземлился корабль, мы могли бы улететь на нем. Но Джейнил сказала, что мы останемся. Она знала, как называются эти хвори, которые изничтожали летяг и ночных охотников. Она знала, как называются лекарства, способные исцелять от этого. «Знать название чего-то – значит понимать, что это такое, – так считала она. – Мы должны быть целителями, мы должны избавить их от злого рока, и тогда удача будет в наших руках». Она забрала все медикаменты, что были на том корабле, и заказала другие, и мы стали лечить от этих болезней, названия которых она знала.

Когда появилась еще одна болезнь, она знала и ее название. И следующей за ней, и еще одной следующей, и еще одной. Но болезням не было числа. Сначала кончились лекарства, затем у нее кончились названия для болезней, а сегодня на заре я начал копать для нее могилу. Она была живой, подвижной женщиной, но перед смертью стала вялой, и ее конечности опухли почти вдвое. Мне пришлось выкопать большую могилу, чтобы в нее поместилось ее разбухшее окоченевшее тело. Я дал название тому, что убило ее: болезнь Джейнил, так я назвал это. Я не специалист по названиям. Моя болезнь другая и названия не имеет. Когда я двигаюсь, по костям словно бы пробегает огонь, а кожа стала серой и хрупкой. Каждое утро, просыпаясь, я нахожу в постели кусочки своей плоти, отвалившиеся от костей, и все белье испачкано кровью, которая при этом сочится.