***
Упругие ветки хлестко секли по лицу, сбивая и без того прерывистое горячее дыхание. Каждый шаг давался с неимоверным трудом, но Степан упрямо шел вперед – на Восток….
***
– Ну, хлопцы, такость, не осрамите в Красной армии нашу родную Еловку! Не уроните, такость, чести нашего любимого колхоза! – напутствовал новобранцев худощавый и вечно кашляющий председатель «Луча коммунизма» Ермолай Минаевич.
– Особливо, так сказать, в свете текущего политического моменту, – вставил свое лыко в строку шибко умный бухгалтер Ипатий Федотович.
Васька Кудлатый растянул меха, а Зинка Колобанцева зычно затянула:
В Красну армию миленка
Ворошилов Клим забрал,
Чтобы строй родной, советский,
Мой миленок защищал.
– Устарелая твоя частушка, Зинка, – скрупулезно заметил Ипатий Федотович, – поскоку в данный временной момент Красную армию возглавляет не Ворошилов Климент Ефремыч, а другой сталинский орел – Тимошенко Семен Константинович.
– Да мне-то кака разница, – отмахнулась Зинка, – мне все едино, абы войны не было.
– Это ты брось, девка, – одернул ее председатель, – товарищ Сталин войны не допустит…
***
Степан прислонился плечом к старой осине и медленно съехал на колени, после чего осторожно опустил с плеч на траву окровавленного Федора…
***
Зинка продолжала горланить частушки, Васька наяривать на гармошке.
Толпа провожающих вышла к околице, где уже стояли, давно приготовленные, две широкие подводы с запряженными в них колхозными клячами.
Долговязый районный военком Куренков, лично прибывший в Еловку за призывниками, объявил погрузку, дав провожающим последние пять минут на прощание. Заголосили пожилые матери, завыли молодые бабы и девки, бросились обнимать своих ненаглядных сыновей, мужей и женихов.
– Ну, вы это, без рыданий тут, – забасил военком, скорее для проформы, поскольку в каждой деревне привык уже наблюдать одну и ту же картину, – не на войну же идут. Отслужат, через год, в крайнем случае, через четыре, если на флот судьба – домой вернутся, а кто будет отличником боевой и политической, так и в отпуск еще приедет.
Но толпа никак не отреагировала на его увещевания, будет он или нет еще, тот отпуск, а если и впрямь такое случится, то, что эти десять отпускных дней против четырех возможных лет солдатского ярма. А насчет войны тоже не загадаешь, как зашлют куда-нибудь на границу к самураям, или хотя бы в республики новые, которые месяц назад присоединили. А то и с финнами опять же.… Вон, прошлой зимой, во время финской кампании, в соседнее Зимогорье на Лукьянова пацана похоронка пришла. Тоже так вот уходил на год-другой послужить.
***
– Слышь, Степ, – прошептал пересохшими губами Федор, – я вот тебя спросить хочу, а чего ты меня тащишь-то?
– А что, прикажешь бросить тебя? – хмуро отозвался Степан.
– А что, не бросишь? – недоверчиво спросил Федор. – Бросишь, ведь, я знаю.
– Молчи, дура, – огрызнулся Степан.
– А может, выйдем на шлях да сдадимся, – после минутного молчания робко предложил Федор, – какие мы теперь вояки с тремя патронами на двоих?
– Ты на себя погляди, – отрезал Степан, – на что ты немцу нужен с перебитыми ногами? Лечить тебя будут, думаешь? Пристрелят враз.
– Эт верно, – с тяжелым вздохом согласился Федор, уже успевший за полтора месяца войны приобрести четкие представления о повадках немцев, – немцам я не нужен. А тебе? Тебе-то я почто сдался?
– Знал бы, сказал, – хмуро ответил Степан.
***
Колхозная телега скрипела и ходила ходуном, преодолевая колдобины ведущего в райцентр проселка. Степан сидел на правом краю, свесив ноги, зажатый с обеих сторон односельчанами-призывниками; котомка с приготовленной в дорогу снедью, подпирала спину. Зеленка озимых резала глаза своей веселостью, а вон за тем березняком кончается колхозная земля, дальше уже зимогорские «Заветы Ильича», потом будет «Коммунар», потом имени Бакинских комиссаров…. А перед взором стояла не заплаканная мать, не простоволосая сестра Дунька, а лукавоглазая, вишневогубая Самарина Зойка. Так ведь и не его, Степана, провожала улыбчивая Зойка, а его лучшего друга – Федора. Вроде как сговорено у них было: отслужит Федор, вернется и сразу сватов зашлет. Федька уже хвастался и не раз, как кувыркался с Зойкой на сеновале, пометив ее как свою перед всеми деревенскими парнями. А Степан и верил, и не хотел верить в эти рассказы, с завистью представляя себя на Федькином месте. Или вот, если б с Федькой что случилось там, в этой самой таинственной армии, то он, Степка, вернувшись в родную Еловку, простил бы Зое все ее старые грехи, и сам бы заслал к ней сватов. И тут же, стыдясь самого себя, что желает беды своему другу, Степан признавал, что, как не крути, а не воспринимает его всерьез лукавая девушка, хотя уж сколько сил приложил он для того, чтобы добиться ее расположения, сколько насмешек претерпел, сколько раз готов был чуть ли не разрыдаться от безуспешности всех своих попыток.
Федька, сидевший рядышком, запустил в карман своего пиджака ручищу и молча высыпал в ладонь Степана горсть лущеных лесных орехов…
***
– Жрать будешь? – спросил Степан, обнаруживший под соседним деревом сразу три свеженькие сыроежки – две розовых и одну зеленую.
– Я такого не хочу, еще сдохнешь от них, – помотав головой, отказался Федор.
– Ешь, не дури! – Степан, уже жуя один из грибов, выбрал из двух оставшихся тот, который поменьше, и протянул его Федору. Какого черта тебе бояться, ты и так, и так, все равно сдохнешь. На, ешь!
Федор, не отвечая на откровенную «любезность» друга, взял брезгливо гриб, осмотрел его со всех сторон, понюхал, ковырнул пальцем белые пластинки под шляпкой, потом, наконец, отломил небольшой кусочек, и, поморщившись, стал жевать. Степан со своим вторым грибом разделался решительно и быстро, и тут же подвел итог:
– Если сегодня-завтра жратвы не добудем – нам хана!
***
На районном призывном пункте Еловскую ватагу расщипали по разным командам: коренастый Митрофан Целовальников приглянулся мореману с Северного флота; Юрец Хлепестунов да Мишка Трифонцев аккурат подошли франтоватому лейтенанту в фуражке с зеленым околышем, набиравшему бойцов на Амурскую погранзаставу, рослый Кузьма Самарин, Зойкин брат, попал в ВВС, ну, ясно, что не летчиком, а в часть обслуживания, да только беда в том, что в летных частях служба не год, а все три. Вот и выходит, что больше всех повезло Степану и Федьке, вот уж судьба, и здесь оказавшихся вместе, им досталась доля простых пехотинцев, а, значит, и служить только один год, да еще и в тихом гарнизоне в недавно присоединенной к Союзу Западной Белоруссии.
Прозрачная березовая роща, в которой располагался военный лагерь их батальона, находилась всего в нескольких километрах от городка с поэтичным названием Августов новообразованной Белостокской области. И хотя отсюда было рукой подать до германской границы, это никого особо не тревожило, ведь с Гитлером у нас был Пакт о ненападении, и вдобавок, на каждом политзанятии комиссары различных рангов рьяно убеждали бойцов, офицеров, да и самих себя в нерушимости этого договора.
