– Будь вы настоящим полицейским полковником, – произнес Пилгрим, – не малоубедительной фальшивкой, а настоящим, вам можно было бы прибавить сразу три звезды. Замечательная работа, дорогой Фосетт, замечательная.
Пилгрим был потомком пэров Английского королевства, и это ощущалось во всем. И в своей одежде, и в своей речи он был немного типичным одвердинцем: монокль на цепочке, старомодный штоковский галстук. Носил он изысканного покроя костюм от Сэвилла Боу, рубашки от Турнболла и Азара, а пара спортивных пистолетов, которые он сравнительно дешево приобрел за четыре тысячи долларов, были, несомненно, от Пордейса с Вест-Вила. Туфли ручной работы из Рима дополняли его портрет. В нем трудно было распознать скрытого Шерлока Холмса.
Фосетт не прореагировал на эту то ли критику, то ли правду, за которой слышалась похвала. Движение мускулов его лица вообще крайне редко можно было заметить, скорее всего потому, что из-за своей полноты оно у него было почти лунообразным.
Фосетт оторвал взгляд своих полузакрытых, утонувших в круглом лице глаз от кожаных корешков книг в библиотеке и перевел его на горящие в камине сосновые поленья. Затем он произнес задумчивым голосом:
– Хотелось бы, чтобы продвижение по службе в ЦРУ было более быстрым и эффективным.
– Башмаки умирающего, мой мальчик, – Пилгрим был на пять лет моложе Фосетта. – Башмаки умирающего. – Он с некоторым удовлетворением кинул взгляд на свои итальянские туфли и перевел его на лучезарный набор орденских ленточек на груди Фосетта. – Вижу, что ты даже наградил себя орденом «За отвагу».
– Полагаю, что это в соответствии с моим характером.
– Понятно. Тот субъект, которого ты откопал… Бруно… Как ты на него вышел?
– Это не я. Это Смизерс, а я находился в Европе. Смизерс – большой любитель цирка.
– Понятно, – казалось, что Пилгрим подыскивает слова. – Бруно…
Кажется, у него есть другое имя.
– Вилдермен. Но он им никогда не пользуется – ни в личной жизни, ни в профессиональной деятельности.
– Почему?
– Не знаю. Я его ни разу не видел. А Смизерс его об этом не расспрашивал. Вы можете спрашивать Пеле, или Балао, или Либераса… Какие у них в цирке есть еще имена?
– Вы приравниваете его к ним?
– По-моему, цирковой мир заколебался от английской поговорки: «Не мечтай о башмаках умирающего – босиком находишься».
Пилгрим просмотрел несколько машинописных листков.
– Говорит с легким акцентом.
– Он уроженец Восточной Европы.
– Если верить афишам, он величайший в мире воздушный гимнаст. Это что «отважный молодой человек на подвесной трапеции под куполом цирка»?
– И это тоже. Но в основном он специалист по работе на высоко натянутом канате.
– И тоже лучший в мире?
– Его коллеги не сомневаются в этом.
– Если наша информация по Грау верна, то это неплохо. Я вижу, он еще мастер карате и дзюдо?
– Этого он никогда не утверждал. За него утверждаю я – вернее, Смизерс, а он специалист в этом деле. Он видел, как Бруно работал сегодня в клубе самураев. Там у инструктора черный пояс – в дзюдо выше ранга не бывает. Так Бруно переборол его. Но Смизерс не видел, чтобы Бруно кого-нибудь отрубал с помощью карате: он даже считает, что это ему не по праву.
– В этом досье еще говорится, что он менталист, – Пилгрим поднял палец в лучших традициях Холмса. – Может быть, это и хорошо для Бруно. Но, черт возьми, что такое менталист?
– Парень, проделывающий психологические трюки.
Пилгрим уважительно потрогал массивное досье.
– Чтобы стать гимнастом, надо ли быть интеллектуалом?
– Я не знаю, нужно ли быть интеллектуалом или даже просто интеллигентным человеком, чтобы быть воздушным гимнастом. Это между прочим. Практически каждый циркач владеет одной, а то и двумя специальностями дополнительно к своему номеру. Некоторые выступают в качестве подсобных рабочих, другие развлекают зрителей.
Бруно из таких развлекателей. Прямо рядом с цирком у них эстрада или балаган – называйте как хотите – которая отделяет прибывающих зрителей от экономящих деньги. Бруно выступает в маленьком разборном театрике из фанеры. Он угадывает мысли, называет имя вашей бабушки, заодно говорит номера банкнот в вашем кармане, определяет, что написано внутри запечатанного конверта. Ну и остальное в том же духе.
– Понятно. Собирается публика, и ей показывают всякие фокусы-покусы.
– Возможно, хотя дело в том, что он проделывает такие трюки, какие не под силу и профессионалам. Но что наиболее ценно для нас – это то, что у него фотографическая память. Дайте ему раскрытый журнал, скажем, «Таймс».
Он посмотрит на него, а после того, как журнал уберут, он повторит содержание, начиная с любого предложенного слова. Если вы спросите, какое слово написано в третьей строчке третьего столбика правой страницы, он скажет. И он может проделать это с текстом, написанном на любом языке ему совсем не обязательно знать язык.
– На это надо посмотреть. А вообще-то, если он столь одарен, чего же это он подвизается исключительно на манеже? Ведь он мог бы добиться большего, не рискуя жизнью, кувыркаясь где-то под облаками.
– Этого я не знаю. Смизерс утверждает, что он даже не требует прибавки. Он – просто самая выдающаяся звезда в самом знаменитом цирке мира. Но не в этом истинная причина. Он лидер трио акробатов, называемого «Слепые орлы», а без него они пропадут. Полагаю, что они не менталисты.
– Удивительно. Мы не можем позволить себе излишней сентиментальности или верности в нашем деле.
– Насчет сентиментальности верно, но верность нам нужна. И по отношению к другим лицам тоже. Если они два ваших младших брата.
– У них что, семейное трио?
– Я полагал, вы знаете.
Пилгрим качнул головой.
– Вы назвали их «Слепые орлы»?
– Смизерс сообщил мне, что никаких преувеличений в этом нет. Они скорее всего не работают, как вы изволили выразиться «под облаками», но и отнюдь не близко от земли. На своей трапеции они раскачиваются где-то в 80 футах от земли. Ну, а если свалишься с такой высоты, результат будет тот же. Особенно, если у вас завязаны глаза, снизу подсказка невозможна, а тело подсказать тем более не может.
– Вы хотите сказать…
– Перед своим выступлением они надевают такие черные шелковые перчатки. Публика думает, что в них специальное электронное устройство, что-то вроде разноименных заряженных предметов, притягивающихся к трапеции, но это не так. У них нет системы наведения. Повязки на их глазах абсолютно непроницаемы, но они никогда не промахиваются. Ну, это понятно, что не промахиваются, иначе на одного «Слепого орла» было бы меньше.
Думаю, что это одно из проявлений экстрасенса, и им обладает лишь Бруно, поэтому именно он ловит двух других в полете.
– Это я должен увидеть своими глазами.
