1. Глава 1. Клара
Дрожащей рукой провожу по роскошной картине с золочёными рамами.
– Смерть завораживает меня вечностью, – трясущимися, искусанными губами, шёпотом цитирую фразу Сальвадора Дали. Картина великого художника под названием «Всадник по имени смерть» всегда ввергала меня в состояние ужаса. В отличие от Аравина не считала, что данному произведению искусства место в доме и уж тем более в спальне.
После смерти бывшего мужа это картина раскрылась для меня, с другой стороны, если раньше мне казалось, что художник писал данное произведение, находясь в параноидальном состоянии, то теперь, пережив боль утраты и, осознав неизбежность приближения старости, моё мнение, если не изменилось, то точно покачнулось и теперь не столь категорично.
– Такой нищей, никому не нужной, без прикрас и радостей, когда ты один, и в гости к тебе может заехать лишь смерть, – и вновь вспоминаю слова Аравина, о невидимом человеке, который сокрыт от посторонних глаз в башне.
– Хватит хандрить. Приди в себя. Осознай и прими, что наша жизнь — это всего лишь миг в целой вселённой, – утверждает здравый смысл прагматичного сознания. – Ты молодая женщина, которая не может прозябать во мраке и жить для других, бояться, что скажут или осудят посторонние. Людям лишь бы посудачить, а по сути, им плевать на твою жизнь, а вот тебе не должно быть наплевать, – рассуждаю я.
Моё мрачное лицо озаряют солнечные лучи, которые пробивались из большого окна с деревянными рамками из красного дерева. Неспешно приближаюсь к нему и, приоткрыв, вдыхаю полной грудью. Чувствую свежий воздух и слышу прекрасное пение птиц. И снова воспоминания неконтролируемым потоком всплывают в моём сознание.
Отступаю, как бы неосознанно пытаюсь убежать от болезненных, мучительных картинок моей прошлой счастливой жизни. Всё можно исправить, всё можно изменить, кроме смерти. Со смертью бывшего мужа умерла частичка моей души, и никто не сможет залечить рану, даже время.
– Глупости, – истерично выкрикиваю я и обессилено, падаю на большую кровать, покрытую шёлковым покрывалом. Хватаю большую мягкую подушку и, прижав её к лицу, начинаю рыдать.
Возле кровати по бокам стояли тумбочки из красного дерева, на них располагались прикроватные светильники, на стене висело большое зеркало с золотой рамкой. Вот эта вся безвольная, бездушная и молчаливая мебель была свидетелем полного моего отчаяния.
Стук в дверь отрезвляет мысли, вынуждая принять серьёзный и спокойный вид, напрочь лишённый отчаяния и боли.
– Подождите, минуточку, – крикнула я и, откинув подушку на кровать, мгновенно вскочив на ноги, побежала в ванную комнату. Немного освежив лицо прохладной оживляющей водой, попыталась замаскировать красные глаза, стереть круги, но всё было безуспешно. – К чёрту, – выругалась я и покинула помещение.
Робко дёрнула ручку двери и обнаружила на пороге растерянно стоящую Марину. Облегчённо выдохнула и обняла подругу. – Слава богу, это ты. Я подумала, что дети, – прижалась к подруге и обвила её белоснежную лебединую шейку. Уже не сдерживая нахлынувших эмоций, заревела в полную силу.
– Клара, – нежно обратилась ко мне девушка и, бережно отстранившись от меня, держа за поддёргивающиеся тонкие плечи, с заботой проговорила, – пойдём домой. – Хватит мучить себя. Пойми, тебе только тяжелее будет, если ты будешь каждый день приходить в дом Аравина. Дай себе передышку.
Молча киваю на здравомысленную фразу подруги и, бесшумно выдохнув, плавно поворачиваю голову и жадно всматриваюсь в спальню, как бы прощаясь с ней.
Мой беглый взор внезапно падает на туалетный столик, на котором лежат драгоценности и украшения.
Разворачиваюсь в сторону насыщенно-красного деревянного стола, неспешной слегка качающейся походкой подхожу к столику и беру золотое ожерелье, которое инкрустировано мелкими бриллиантами.
– Дорогой галстук «боло», – с горькой усмешкой, вспоминаю свои слова, когда Аравин преподнёс мне данный подарок.
Марина негромким шагом приближается ко мне и, мягко кривя пухлые губки, восторженно произносит, – королевский подарок! – Аравин, действительно умёл удивлять. Это колье он выбирал лично, при этом изучив его историю.
– Я знаю. У Аравина вообще безупречный вкус, – улыбаясь, отвечаю я и резко с горечью, опуская уголки губ, добавляю, – был. – Был безупречный вкус. И снова боль холодным кончиком кинжала резанула по живой, кровоточащей ране. Тело охватывает пожар, ненавистно, с чувством пренебрежения отбрасываю ожерелье на кровать, будто бы оно источник пожара, но мучения не проходят, пламя достигло души.
– Клара, прошло пять месяцев с момента смерти Аравина. Я понимаю, что это слишком короткий срок, но ты должна, – девушка смущённо опускает голову и, судорожно потирая руки, друг о друга, потупила взгляд. – Клара, нужно признать правду жизни. Доктора предупреждали о скорой смерти Аравина. Мы занимались самообманом. Выражаясь стихами великого русского поэта: «Ах, обмануть меня нетрудно! … Я сам обманываться рад…».
Марина, сдерживая скорбные слёзы, поднимает голову и, всматриваясь в люстру, внезапно заявляет, – посмотри на эту чудную «лампочку». Вот как Аравин с его безупречным вкусом, мог выбрать это кривоватое недоразумение, напоминающее чудовище из фильмов ужасов.
– Марина, эту люстру выбирала я. Керамическая люстра, изготовленная в 18 веке. Она придаёт комнате элегантный вид, – помпезно заявляю, торжественно взмахиваю ручками и, весёлый смех срывается с наших губ, оживляя комнату. – Хотя это уже неважно, теперь ничто не сможет придать этому дому прежнего уюта, тепла, – продолжая выдавливать из себя улыбку, скорбно осознала я.
