Войну я не помню совсем. Мне был всего год, когда Германия напала на Советский Союз. Впрочем, один момент как-то зацепился за краешек сознания моей памяти. Я даже не помню, а скорее ощущаю это воспоминание телом. Мама держала меня на руках, маленькую девчушку, закутанную в одеяльце. Мы были на вокзале. Прошли мимо грохочущего паровоза и направились вдоль товарных вагонов, двери которых были открыты и оттуда на нас смотрели люди, стоящие словно кони. Кто-то что-то кричал, кто-то махал рукой, кто-то еле сдерживался, чтобы не разрыдаться. Люди-кони толкались в вагонах с отречёнными от безысходности лицами и пустыми глазами, словно чувствуя, что их везут на убой. Я тогда этого не понимала, мне было весело. Война? Страх? Боль? Пустые слова для годовалой девочки. А мы шли и шли по перрону, проталкиваясь сквозь массы плачущих женщин, провожающих своих мужчин на фронт. Тут мама остановилась. Подошёл какой-то человек, они о чём-то говорили, мама плакала. А потом он нас крепко обнял и поцеловал. И этот запах отцовской шинели и колючая дрожащая от волнения щека остались в моей памяти на всю жизнь.
Но повествование будет не про отца. Он прошёл всю войну, вернулся в октябре сорок пятого, гвардии лейтенантом, командиром взвода кавалерийского полка. Мой рассказ будет про маму, а точнее рассказ будет от её имени. Именно от неё я и узнала эту историю, по крайней мере первую её часть.
Несмотря на сформированное после войны убеждение, что гитлеровцы напали на нас неожиданно, мы, жители Москвы, готовились к ней заранее. И поэтому уже буквально с первых дней войны мы участвовали в учебных тревогах, помогали возводить оборонительные сооружения, маскировали памятники и особо ценные исторические здания, на случай авианалёта мы знали, куда бежать и что делать. Все свято верили, что это ненадолго, что это скоро кончится, что это не война, а просто страшный сон. Ну, вот настанет утро, выйдет солнце, мы проснёмся и… Но, нет.
Уже в июле были введены продуктовые карточки, по которым рабочие получали 800 грамм хлеба и 600 грамм сахара и конечно же 100 грамм спирта, помимо этого у многих были свои запасы крупы и макарон. Столица готовилась к обороне и с тревогой слушала радиосообщения о захвате немцами русских городов.
В первый день войны, самолетам Люфтваффе удалось прорваться к Москве. Сильнее всего пострадал Краснопресненский район и территория Зоопарка. Наш дом был не далеко. И по счастливой случайности, ни одна бомба в него не попала. Самих нас в Москве не было. Мы тогда были на даче у друзей, где по радио и услышали о начале войны.
Такой длительной бомбардировки, как в тот день больше не было. Войска ПВО быстро оклемались и принялись усердно защищать столицу. Но, несмотря на это, периодически какой-нибудь самолёт да пробивался через кордон и скидывал свой смертоносный груз. Немцы старались бомбить точечно – заводы, фабрики, мосты и внутригородские военные аэродромы. Жилые дома не подвергались нападению, до поры до времени.
К концу сентября по радио объявили о начале немецкой операции, целью которой являлся захват Москвы до наступления холодов. Позже мы узнали название той операции – «Тайфун». С начала октября авианалёты стали почти ежедневными, не всегда немцы бомбили, часто сбрасывали листовки такого плана – «Москва не столица. Урал не граница».
В середине октября было принято решение о создании Московской зоны обороны из трех рубежей. Трудились в четыре смены, сутками, без сна и отдыха. И весьма вовремя. 16 октября немцы прорвали оборону, после поражения Красной Армии под Вязьмой. Столичные власти от растерянности бездействовали и в городе началась паника. К тому же к вечеру поползли слухи о том, что Сталин принял Совсекретное постановление об эвакуации Партии и правительства. Простой люд опасался, что город будет сдан противнику, Владимирский тракт превратился в сплошную движущуюся на восток живую вереницу машин, автобусов, телег и пеших людей, пытавшихся покинуть город.
– Надо и нам поторапливаться, – сказал сосед маме. – Анна, бери дочь, я помогу с вещами.
– Нет, – ответила она. – Я свой дом не брошу.
Мы остались в городе, который моментально погрузился в хаос и попал под власть мародёров да бандитов. Инфраструктура не работала, транспорт встал, снабжение электроэнергией и продуктами прекратилось. Кто остался, прятались по домам, боясь высунуться на улицу даже днём. Наш дом и здесь оказался удачливым, ни одна квартира не была разграблена. А через несколько дней весь окровавленный вернулся сосед. Он рассказал, что НКВД-шники не давали людям покидать город. Десятки тысяч людей тщетно пытались вырваться из столицы. Паникёров и подстрекателей расстреливали на месте. Семьи разделяли и увозили кого куда.
18 октября начался сильный дождь, словно сам Бог решил смыть этот позор с лица города. Два дня проливные дожди очищали город и размывали и без того разбитые дороги Подмосковья, что остановило и противника. Немцы не ожидали, что на подъездах к сердцу Советского Союза не будет дорог. Их танки лихо прошли всю Европу именно благодаря хорошо развитым асфальтированным трассам, а здесь намертво вязли в жиже болот и хляби бездорожья.
Этот перерыв позволил властям города взять ситуацию под контроль и уже 20 октября в Москве было введено осадное положение. Старики, женщины и вчерашние студенты вступали в ополчение. Были сформированы рабочие батальоны. А в конце месяца на станции метро Маяковская прошло заседание во главе со Сталиным. Это заседание транслировалось по радио. Многие были удивлены, что он не покинул город, а вместе с жителями остался на его защите. А еще больше укрепило веру в свои силы проведённый 7 ноября парад на Красной площади.
На ноябрь пришёлся пик авианалётов на Москву. За месяц было совершено сорок пять бомбардировок. После провала планов Гитлера о стремительном захвате Москвы он принял решение стереть город с лица земли. Авиация должна была воплотить эти планы.
Тогда-то и стали организовывать дежурства гражданских лиц на крышах. Пожарные обучали женщин и детей, старались снабдить инструментом тушения каждый двор. К тому времени к нам добрались родители отца и как только раздавалась сирена, предвещающая воздушную тревогу, бабушка с дедом хватали меня и бежали в метро, а мама отправлялась на крыши.
Так было и в тот день, в конце ноября. А точнее, в ту ночь.
– Анна, – сказал инструктор. Старый одноногий пожарный, весь в морщинах и шрамах с обожженными руками. – Как тушить фугас?
– Водой!
– Елдой! Сколько раз повторять?!
Собравшиеся звонко засмеялись, не обращая внимания на строгость старого пожарного.
– От фугаса надо бежать! А тушить – «зажигалку»! Ясно?
