Глава I. ХУДОЖНИК, ПОЭТ, СЛУЖИТЕЛЬ ИСКУССТВ В ОДНОМ САПОГЕ
Старший пограничного поста сидел за столом и при свете керосиновой лампы, цокая пером в ученическую чернильницу, составлял докладную о задержанных за сутки нарушителей границы.
– Где взял? – спросил он, мельком взглянув на вошедшего пограничника с задержанным.
– А на берегу Днестровского лимана, Иван Акимович.
– Контрабанда? – не отрывал глаз от своего письма старший.
– Ничего не обнаружил. Вот разве в другом сапоге могло что-то быть, – предположил пограничник, указав на ногу в одном носке задержанного, дрожащего от холода.
– Да, я… – промямлил Остап, так как задержанный был никто иной, как великий комбинатор, недавний миллионер-одиночка, так жестоко ограбленный румынскими пограничниками. – Сигуранцей проклятой, как он их назвал.
– Ясно… – дописывал сосредоточенно докладную старший. – Утопил, гад, улики?
– Да я… я свято чту уголовный кодекс, товарищи! – взмолился горячо Остап.
– Документы? – оставив ручку в чернильнице, складывал листки с написанным старший.
– Утонули, нет у меня документов, товарищ начальник, – трагическим голосом ответил Бендер. Нагнулся, растирая ногу в носке, и незаметно потрогал вшитый в штанину карман со своим паспортом.
– Врешь, контра, – презрительно взглянул на задержанного тот, складывая докладную в конверт. – К румынам шел или к нам?
– Да я… – веселого и самоуверенного до наглости Остапа Бендера было не узнать. Он сник, не только после того, как графа Монте-Кристо из него не вышло, но еще больше был потерян сейчас, осознав, в какую передрягу попал.
– Я чуть не утонул, товарищи пограничники… – плаксивым голосом протянул Остап.
– Фамилия, имя, год рождения? Пиши допрос, Сидоров, а я на кухню за компотом и кашей схожу.
– Так я сейчас принесу, Иван Акимович, чего там…
– Лакеев с семнадцатого нет, Сидоров, – встал и с котелком пошел к выходу старший. – Пиши, я сказал… – приказал он, выходя.
– Товарищ пограничник, это недоразумение, поверьте, я всегда чту… – взмолился Остап, воспылав надеждой положительно повлиять на Сидорова.
– Заткнись, контра! – заорал на него тот. – Сядь и отвечай на вопросы, кому говорят! Фамилия, имя, отчество? Ну? – сел за стол пограничник, пододвигая к себе бумагу и чернильницу с ручкой.
– Измиров Богдан Османович, – назвался Остап вымышленным именем, потрогав в носке на ноге без сапога единственную ценность, оставшуюся чудом после ограбления. Это был орден Золотого Руна, который он успел сунуть туда, когда его брали пограничники.
– Год рождения и место? – макнул ручку в чернильницу Сидоров.
– 1898-й, Одесса…
– Национальность?
– Отец турок, мать украинка, – помедлив, ответил Бендер, утаив свое обычное: «я сын турецко-подданного».
– Украинец, значит? Или турком писать? – воззрился на Остапа пограничник.
– Украинец, украинец, по матери надо, – поспешил заверить Бендер, растирая ногу без сапога. – Какой там турок? Я и турецкого не знаю, – пожал плечами потомок янычаров.
Вошел начальник погранпоста. С котелком в одной руке и с парующей кружкой – в другой.
– Компота нет, чай дала, – пояснил он, усаживаясь на свое место. – Ну, что, контра?
Сидоров протянул ему первый листок протокола. Тот пробежал его глазами и скривился.
– С каким заданием шел к нам или от нас? – возвратил он бумагу подчиненному. – Пиши. – А сам начал сосредоточенно есть кашу и запивать чаем.