Мак Рейнольдс - Дело об одноразовом драндулете

В то утро я спустился из своей комнаты на втором этаже старого дома из коричневого камня под номером 818 на Западной 35-ой улице поздно. Накануне я лег спать под утро – с Саулом и Лоном играл в карты с пенсовыми ставками. Само собой, никаких пенсов ни у кого не было, но играть в покер каждую неделю – наша традиция, кроме того, игра служила мне предлогом, чтобы не сидеть и весь вечер смотреть, как Жирный лакает пиво и читает старые, изъеденные молью книжки, пытающиеся поведать о былых его успехах в роли сыщика. Время от времени, выбрав пару абзацев, зачитывает мне их вслух, забывая, что книга написана мной. Сейчас он занимается одной из самых первых, «Красной коробкой», о преступлении, в которой, если я правильно (а наверняка нет) помню, замешана блондинка-проститутка высокого ранга.

Войдя на кухню, я спросил:

– Франц, что на завтрак?

Он с жалостью посмотрел на меня своими старыми глазами.

– То есть, э… Феликс, Филипп? – сказал я. – Не подсказывай. Имя вертится на языке.

– Лысик, – отмахнулся он, – на завтрак каша.

– Каша! Опять? Куда девался апельсиновый сок, сдобные английские булочки, лепешки с тимьяновым медом из Греции, домашняя колбаса и яйца в масле?

Он вздохом помянул прошлое и ответил мне:

– Лысик, ты сам прекрасно знаешь, что четверо стариков, сидящих на Отрицательном Подоходном Налоге, не могут позволить себе такую роскошную еду, даже если сложат все свои ресурсы. – Он вздохнул еще раз. Потом еще. – Кроме того, где все это возьмешь?

Он с тоской посмотрел на бумажный пакет в своей руке.

– Обезвоженное вино «Божоле» разлива 88 года, – сказал он с тихим стоном, покачивая головой. Потом добавил: – На обед – соевые сосиски, а вечером – фарш «Эскофье».

– Фарш «Эскофье»? Звучит скорее как курево, а не еда. Из чего делают фарш «Эскофье»?

– Чтобы ты мог как-то представить себе, – ответил он, – сегодня у меня очередной день использования остатков различных продуктов.

И в этот момент звякнул дверной звонок.

Я пошел открывать и подозрительно всмотрелся в стекло, через которое видно только одну сторону. Их было трое, на сборщиков пожертвований не похожи. По возрасту – от сорока до пятидесяти – самые обычные пацаны. Я накинул цепочку, и, приоткрыв дверь на несколько дюймов, сказал:

– Вы ошиблись адресом. Это дом Калигулы, э… то есть, Тиберия, э… я хочу сказать, Клавдия. Так, минуточку, не подсказывайте, я знаю, как его зовут, не хуже, чем себя. Как одного из римских императоров. Э…

Самый старший и самый длинный из троих высокомерно сказал:

– Я полагаю, мы в доме самого знаменитого частного детектива прошлого века?

– Хотите – полагайте, не хотите – не полагайте, – все еще подозрительно ответил я. – Это было в прошлом веке. Ну, а в этом трех последних клиентов, нанимавших босса, гильотинировали.

– Гильотинировали? – переспросил самый низенький и самый молодой из троих. – Сейчас применяют этот способ казни? Видите ли, я действительно не в курсе таких дел.

У него была древнего вида козлиная бородка, и он теребил ее, как бы проверяя, в порядке ли ее кончик.

– Нехватка энергии, – ответил я ему. – Когда снова ввели высшую меру наказания, чтобы справиться с террористами, от электрического стула отказались. В наши дни их так много, что если их всех сажать на электрический стул, наступит затемнение. – Меня испугала пришедшая в голову мысль. – Уж не хотите ли вы сказать, что вы клиенты? – спросил я слабым, дрогнувшим голосом.

– Вот именно, – с возмущением ответил толстый коротышка. – Вы что же, воображаете, что мы стоим здесь, на пороге этой грязной дешевой ночлежки – или как ее там – и клянчим милостыню?

Со словами «Мы не в состоянии подать даже горсть семечек для беженки-канарейки», – я открыл им дверь. Они вошли в коридор гуськом.

– Как вас зовут? – спросил я теперь уже строго официальным тоном. – Скажу боссу, что вы просите назначить вам время приема.

– Время приема? – переспросил длинный, охватывая взглядом весь коридор вместе с истертым до основания ковром и стулом со сломанной ножкой. – Дорогой мой, сколько лет прошло с тех пор, как вы занимались последним делом?

– Три года, – ответил я. – И мы раскусили его более-менее. Случилось здесь рядом. Я собирался написать о нем. Даже название придумал. «Дело об исчезновении голубей из парка». Жаль, что босс решил не разглашать свои методы дедукции. Оказалось, что это, так сказать, свой брат, адвокат Нат Паркер, пополняет свои запасы. Это случилось как раз перед тем, как он получил работу в новой администрации в Вашингтоне.

Кажется, они не очень-то заинтересовались, но толстый коротышка переспросил:

– Новой администрации? Знаете, мы не очень-то разбираемся в американской политике.

– Президента Келли, героя Вьетнама, – пояснил я. – Во время запоздалого награждения его «Медалью чести конгресса» говорилось, что он убил вьетнамцев больше всех вояк, и мы, конечно же, избрали его. Теперь Нат Паркер у него Секретарем гомосексуалистов, это новая должность в кабинете для гомосексуалистов. И все же, ваши имена, джентльмены.

Старший ответил:

– Мое Кларк. Это мистер Олдисс и мистер Браннер.

– А по имени? – вежливо осведомился я.

– Все Чарльзы. Знаете, теперь так заведено в Англии. Примерно как в исламских странах, где большинство мальчиков называют Мохаммедами. В Англии практически всех лиц мужского пола называют в честь Его Величества.

Провожая их в офис в конце коридора, я спросил (у меня возникли подозрения):

– Лайми, да?

– Англичане, – сердито поправил меня козлобородый.

В офисе я жестом пригласил их сесть, добавив:

– Садитесь, Чак.

Кларк уселся в сильно потрепанное красное кресло, стоящее у конца стола Жирного, а Олдисс с Браннером в менее престижные желтые.

– У меня нет часов, – извинился я. – Загнал в прошлом году. Босс обычно спускается из оранжереи в одиннадцать. Ждать не очень долго.

Браннер отодвинул манжет на правой руке и посмотрел на хронометр.

– Через мгновение, как мне кажется.

– Оранжереи? – переспросил Кларк.

– Ага. На верхнем этаже. Он выращивает петунии. Раньше были какие-то другие цветы. Забыл, какие. Но те слишком дорогие. Теперь вот петунии. Ежедневно с девяти до одиннадцати он бывает там с садовником Тэдом. И еще два часа днем. – Я рассеянно подумал об этом. – Часто удивляюсь, чем они там вдвоем занимаются все это время. Особенно с тех пор, как Тэд начал, по-видимому, нарумянивать щеки, постарел и выглядит не очень-то.

Доставая из своего стола ручку и блокнот, я сказал:

– Пока ждем, я мог бы выслушать обстановку. – Я посмотрел на Кларка. – Кто вы такие, Чак?

Он закинул длинную ногу на ногу.

– Мы ученые, – ответил он, пытаясь изобразить скромное самоунижение, но у него не получилось.