Начало Зимы
Промерзлая земля, запах серы, голые стволы деревьев, покрытые пеплом. И между ними идет колонна стариков. Их кожа уже давно покрылась сухой коркой грязи, а бороды белые словно снег. На поясах топоры, а за спинами охапки дров. С трудом переставляя ноги и тяжело дыша, кашляя, огрызаясь на жуткую погоду и скрипя гнилыми зубами, они успевают пройти еще три шага… Прежде чем над их головами начинают свистеть стрелы. Одна за одной вонзается им в спины словно вилки в куриное филе! Струится кровь и вся колонна падает замертво.
А один из стариков произносит одно слово:
– Ваня.
И вот глаза молодого паренька с золотыми волосами открываются!.. И он понимает, что лежит на охапке сена в старой лачуге с плохо заделанной крышей, где всегда спит после рабочего дня.
В воздухе слышен крик петуха. А затем чей-то неуверенный голос произносит:
– Проснулся?
Ванька поднимает чугунную спросонья голову от мешка с овсом, который был вместо подушки. И видит лежащего рядом мужчину с каштановыми волосами и карими глазами. На нем была старая рубаха с дырявыми лаптями и уже давно износившиеся штаны.
– Утро доброе, Митя, – сказал малец.
– Утро, – ответил брат. – Но вот доброе ли, пока неизвестно.
Глаза слипались, но холод ужаса все еще стыл у него в венах от сна, что привиделся ему.
– Ты можешь пока смело ложиться, прежде чем нас созовут.
– Нет, братишка, я, пожалуй, встану. Належался уже.
С этими словами он встал и вышел на мерзлый воздух. Солнце слепило глаза, а холодный ветер обжигал кожу. Крик петуха и кудахтанье куриц раздавался злым предзнаменованием над Иркутском.
Это были первые зимние дни. И в первые зимние ночи, падал снег. Но солнце, похоже, еще не до конца хотело уходить, и потому к середине дня он таял, оставляя после себя ужасную слякоть.
Ваня дрожа и, выдыхая пар, вслушивался в дневную мглу, надеясь услышать или заметить что-то, или кого-то, но третий крик петуха отвлек его внимание. А затем и басистый ворчливый крик:
– Эй, парни, вставайте! Кому говорят!
Из дома вышел широкий в талии дядька с выступающим животом, морщинистым лицом, в армейской форме и с розгой в руках. Его сапоги чавкали по образовавшимся лужам. Стремительно приближаясь к старому хлеву и параллельно с этим чертыхаясь, он грозно смерил взглядом Ваню.
Тот сразу опустил голову и смиренно молчал.
– Я сказал, сейчас же выходите, батраки чертовы!
Из сарая нехотя вышли все шестеро крепостных с немного поседевшими усами и бородами. Рабочих возраста Димы и Вани не было совсем.
– Выстроиться в шеренгу! – скомандовал толстяк.
Все послушно исполнили приказ.
– Итак, сегодня важный день! – начал он. – Дочка нашего хозяина, Марианна Баракова наконец оправилась от болезни!
В этот момент Ванька замер.
– И наш хозяин Хлевадий Бараков решил в честь этого устроить бал! – продолжал смотритель. – Я раздам список задач, и вы будете весь день их выполнять! Без отдыха, без перерыва на обед, понятно?!
В этот момент на лицах всех пятерых, кроме Вани, проступила лицо ужасной тоски.
– Понятно?!
– Да, Григорий Николаевич, – хором ответили батраки.
– Вот и славно, – улыбнулся начальник. – А теперь живо, покормите кур и уберите за коровами! А затем я вам раздам указания насчет торжества!
Рабочие угрюмо направились к стойлам. Ваня шел мимо роскошного белокаменного дома вместе с братом, но тут его остановил Григорий, схватив мальчика за плечо своей мощной морщинистой рукой.
– Куда ты собрался?
Ванька вздохнул. А Дима уже вошел в сарай и лишь на секунду задержался около входа.
– Знай молокосос, вот приветствие от твоего хозяина, – прошептал начальник.
И в тот же миг мальчишка почувствовал, как его живот сотрясся от удара! Он повалился на землю, хватаясь за брюхо. А затем ощутил, как его спина начинает подминаться под резиновыми сапогами. Когда Ваня попытался встать, его губы окровавились от сильного удара розгой.
И вот валяясь в грязи, ему Григорий на ухо прошептал:
– Это твой последний день в Иркутской губернии, понял! На следующей неделе тебя продадут другому помещику.
Ванька ничего не ответил, только слабо кивнул.
– Так что тебе не видать дорогой Марианнушки. А теперь ступай в коровник и займись делом.
Ванька с трудом поднявшись с земли и прихрамывая пошел туда, но тут… Ему пролетел в затылок кусок мерзлой земли! И юный рабочий свалился лицом в мерзлую лужу и еще сильнее расшиб губу и макушка, от такого броска у парня кровь потекла сильнее!
А Григорий коварно смеялся за его спиной и со спокойным видом вытирал об мундир свою грязную руку.
– Ты потом отмоешь эту одежку, батрак! Понял?
Парнишка наконец смог подняться. Все лицо было измазано в грязи. А смотритель повторил вопрос:
– Ты понял?
Тот повернулся и пробубнил:
– Да, Григорий Николаевич.
– Вот и хорошо, а теперь ступай!
И толстяк пренебрежительно взмахнул рукой. И Ваня отправился в загон, где все уже убирали коровье дерьмо. Все кроме Димы.
– За что он тебя так? – спросил он.
– Лучше тебе не знать, – только это и сказал Ванька и сел за свое место и начал чистить черную корову.
Вскоре начались утренние побои; так их называли про себя все батраки. Потому что кто-нибудь обязательно получал от начальника. И все утро Ваня задыхался от безысходности. Холодный воздух постоянно обжигал ему кожу, руки начинали постепенно отмерзать. А каждый раз, когда один из рабочих останавливался, чтобы согреться, получал смачный тумак по голове и насмешливый злой голос говорил:
– Не бездельничать!
Но Ване было хуже всего. Григорий безжалостно осаждал мальчугана. Не один раз он сегодня получил синяк и чувствовал на своем лице кожаный сапог. Но парень ничего не сделал, чтобы это остановить и ничего не будет делать. Как и остальные работники на службе у Хлевадия.
В такие минуты парень пытался вспоминать хорошие дни. Но единственное хорошее, что было, умерло в лесу прошлой зимой. С детства он чувствовал жестокость и все меньше в нем было сил ей противостоять. Но парнишка тут же старался отогнать от себя эти мысли и продолжал работать, однако слезы все равно текли.
И только голос начальника заставлял его не забываться.
– Продолжай работать парень!
– Вот так батрак!
– Занимайся делом сопляк!
Так продолжалось всю первую половину дня. Когда же кормежка кур и уборка снега была закончена, Григорий раздал указания.
Каждому достались определенные задания. Украшение дома, чистка платьев, доставка продуктов для повара. Все это выполняли пятеро, а Ване начальник сказал:
– Тебе в дом заходить запрещено.
И ужасная боль в животе снова поразила его, словно нож. И на этот раз у мальчишки изо рта потекла теплая струйка крови. Кровь! Это все, что было у него в жизни. Кровь и боль. Его силой оттащили к сараю и кинули на сеновал. Там он лежал не в силах пошевелиться. Часа два он лежал на колючей сухой траве, пытаясь унять дрожь, боль и чувство полного отчуждения.
