Надо было быстро писать и я написал все, что приходило в голову. У меня был опыт общения с самим дьяволом, и я нахожу его дьявольски красивым, хотя и несуразным. «Но причем здесь фабрика?», спросите вы несуразного капитана из Вечности, что пришел из неоткуда и уходит в никуда. Как в одной старой песне. А вот причем. Здесь Флатт бродит и демоны спят в колыбельке, словно никогда за ними не установил слежку, что сейчас снята и требуется внимание, чтобы не установить ее снова. Это еще здесь, в той еще Бездне. Хороший Юпитер.
Я снял слежку и стал собираться домой. Здесь было хорошо, но курили мало и исподволь гадили мне в душу. То окурки заберут, то в дом нагадят, словно никакого дома и близко не было. Но там то не было дома, а то, что я пишу, касается только нас двоих, читатель. Я демоническая фабрика, я. И начнем новую страницу нашей жизни.
Итак, что главного в демонизме? Это штаны до колен, демонический взгляд и полные штаны скорби о том, что скоро ты придешь до дома, а там ничего еще нет. Ни Флатта, ни тебя. И так было до тех пор, пока я писал эту книгу и бредил о том, что несбываемо и не требует вмешательства. И надо было свершиться тому, что свято и требует вмешательства. Это код, который требует просвещения.
И никакого кода на выходе. Только ты и я.
Она стояла на ветру, ее пальто было овеваемо пылью и пыльцой растений, которые цвели вокруг. Эта смиренная красивая девушка вышла из загса потрясенной. Ее молодой парень был ошеломлен случившимся. При всех взять так и поцеловать другого…. Это было важно для него, и она это понимала, и детский взгляд, полный скорби о случившемся…
Так и хотелось еще раз услышать Дженис Джоплин, звучавшую из церковного органа. Или Джимми Хендрикса. Она путалась в этих попсовиках. И сама стала такой, хоть и нехотя. И зачем? Надо было просто слушать варган вместе с бабушкой Катей, которая ее водила по лесу в поисках странных полевых цветов, странного мака и странного деревия, который пах ничем и собирался лишь раз в году.
А ее уродец уходил из зала и просто заметил меня, и поблагодарил меня за застенчивость обычным таким кивком головы. Странная ситуация. Я сидел в зале и просто ждал церемонии моих родственников. Они снова выходили замуж. Но я то был то зачем тут? Они выходили, а не я. И мне было просто скучно. Поэтому я вышел из зала, полный скорби о случившемся.
Это из зала вышло наружу, а звуки органа, вроде Хаммонда, стали стихать. А девушко стала рыдать, тихонько подзывая своих духов неуемным воплем тишины, которые она признавала своими только с трудом. Странно было подходить к ней, но я сделал это.
– Кто вы?
– Екатерина. Что вы делаете тут?
Вроде все нормально, да? Только послушайте ее снова…. Екатерина…. Какое странное имя. Нет, чтобы просто – Катя. Как все. И тут я прозрел – она просто захочет познакомится со мной в другой раз. И все хохочут вокруг, надо улепетывать. Она не такая. А мне нужна «такая» и все тут.
– Да так, проходил тут по одному делу.
– А, снова загс….
Она попыталась улыбнуться, что у нее получилось с трудом.
– Да какой там загс. Только молодые брачуются. И ничего серьезного, только в энный раз выходят замуж. Были уже такие. Так что нечего их благодарить за деланный праздник.
– А вы суровые, – попыталась снова улыбнуться Екатерина. На этот раз у нее это получилось, только из уголков глаз покатились две слезинки.
– Не надо так. – я снова взял дело в свои руки. По крайней мере, мне так искренне казалось.
– А что так?
Короткий разговор намечается.
– Ну, вы тут в прекрасном кроличьем пальто, а мерзнете так, словно тут зима, а не весна.
– Ай, тут действительно холодно. – Она запахнула подол и подобрала юбку, озираясь, в надежде куда ни будь присесть. И ничего не получалось, все сиденья были заняты. На лавочках сидели брачующиеся вместе со своими родственниками и весело обсуждали случившееся. Каждый о своем, но разговорился.
– Садись рядом со мной, – как можно вежливей предложил ей я, запахивая свою куртку. Было почему то весело, хотя она была все то же расстроена, что и раньше. И почему я даже не захотел знать. Надо было просто спросить, и все тут. Хотя зачем? Может просто?…
Я предложил ей закурить и она молча отказалась, отведя мою руку с сигаретой. Так мы и стали сидеть вдвоем. Было совсем не плохо, что бы там не говорили соседи о таком положении дел (так обычно говорила Дженни, но тут).
Мы расслабились и стали наблюдать за окружающими. Они тихо курили, кто то оживленно болтал и создавал нам атмосферу уюта и чего?.. не может быть. Убежища. Тут был тихий уголок, специализированный по созданию иллюзии семьи. Но чего уж там. Пару раз мне предложили закурить, и я отказался, сославшись, что еще свое не выкурил. Они обиделись и ушли, так и оставив нас практически без курева. Дымок то был хорош.
Тогда я закурил трубку. Она была не на шутку удивлена, когда я достал кисет с табаком и стал раскуривать длинную смоляную трубку, прикрываясь от ветра ладонью. Стало странно, когда у нее отвисла челюсть и она стала сморкаться так в странный расшитый серебром серый носовой платочек. Ну, странно так странно. А, чего уж там.
Высморкавшись основательно, она извинилась и стала прихорашиваться со своей маленькой пудреницей. Поправив нос и щеки, она стала осторожно озираться по сторонам. А, может, просто озираться. Мне то какое дело?
– Можно будет проводить вас до остановки?
– Я тут далеко живу. Может, проводите меня до дому? Мне стало что то совсем одиноко.
Я согласился кивком головы и помог ей встать. Ветер встал дыбом и пришлось немного побороться. Потом она была сильно удивлена, когда я велел ветру остановится. И еще больше удивлена, когда тот и вовсе затих.
– Странно, – пробормотала она. И остановилась полусогнутой. В этот момент она стала похожей на согнутую старушку, как всегда бывает в детстве у маленьких старушек, которые называют себя девушками. И так далее и тому подобное.
Я насладился паузой в застывшем ветре, окончательно раскурил трубку, и стал кивками указывать ветру, куда ему дуть. Тот послушно завращался вокруг спины. И мы пошли дальше. Она – несколько оробев, а я – несколько застеснявшись своего дара. Но то был древний дар, его надо было холить и лелеять хуже бывшей девушки, когда она выходит замуж. Но вернемся к бедной девушке, которой стало совсем уж плохо.
– Можно на вас опереться?
Я подставил ей свое плечо и она взяла меня за руку. «Романтично», подумал я и мы пошли в сторону остановки автобуса.
Да, и это было классно. Теперь она была моя, и я взял ее руку, и она отодвинулась.
