Ранним утром на землю, будто облако, опустился морозный туман, посреди которого стоял погруженный в сонное затишье бивуак. Вокруг раскинулись почти бескрайние холмистые равнины, кое-где прорванные рощами и одиноко стоящими деревцами. Одно такое дерево, ель, вздымалось прямо посреди бивуака, и среди его ветвей неожиданно каркнул ворон. Каркнул неприятно, устало. Ноэльский караульный поднял голову, придержал шлем и шикнул на него, потрясая алебардой.
Старый ворон подпрыгнул, тяжело вспорхнул, но тут же приземлился на сук повыше – где безопаснее. И снова продолжил глухо каркать, раздражая всех вокруг.
Тогда караульный нащупал под снегом камень, уж было взялся за него, чтобы бросить в птицу, однако та успела покинуть ель. Шумя крыльями, она пролетела над коновязью, навесами, повозками и будто нарочно приземлилась туда, куда не следовало: на голубой расписной шатер Мариэльд де Лилле Адан. Вцепившись когтями во флагшток, она снова угрожающе каркнула. В ее голосе сплетались усталость от недавно начавшейся зимы и злость. Караульному пришлось опустить руку с камнем, и он в бессилии зашипел, оголив клыки:
– Кыш! Пошел вон, чертов ворон. Убью!
Однако матерый ворон с большой лохматой бородой под клювом, будто понимая, насколько пусты угрозы вампира, никуда не улетал, а лишь хлопал крыльями и каркал. Его глухой, сиплый голос противно разрезал окружающую тишину, заставляя просыпаться всех, кто еще сладко спал под стегаными одеялами.
Откинув полог богатого шатра, в снежную завесу ступила Мариэльд де Лилле Адан. Охрана тут же согнулась в поклоне. Графиня же, кутаясь в шаль, задумчиво уставилась на птицу, сидящую на верхушке своего красивого шатра.
– Позволите, тео? – шепнул один из караульных, поднимая камень.
– Не позволю. Только глупец убивает посланца, пусть и явившегося с дурными вестями. Ада… Ада! Найди мой голубой плащ с куницей!
Служанка накинула на плечи хозяйки плащ. Пригладив меховой воротник, Мариэльд вздохнула и продолжила рассматривать ворона. Тот тоже глядел на нее, поворачивая голову и мигая то одним круглым черным глазом, то другим. Затем графиня прислушалась и перевела свой взор уже на окрестности. Прошлым вечером лагерь был наспех окружен повозками. Посередине установили такие же скорые навесы, где, укрывшись льняниками, еще посапывала часть прислуги. Из-за вороньего крика многие проснулись, потягивались, и лагерь медленно оживал.
Скоро все должны тронуться в долгий путь.
– Прикажете собирать вещи? – спросила Ада.
– Нет. Это бессмысленно.
– Почему, тео Мариэльд?
– Мне эти вещи более не понадобятся, – ответила графиня, снова взглянув на замолкшего ворона. – Хотя… подай, пожалуй, платок. Может, пригодится. Кто знает, насколько далеко простирается его учтивость…
Каркнув в последний раз, ворон тяжело взлетел и исчез в морозной дымке. Мариэльд проводила его долгим взглядом, затем вернулась в свой богатый шатер.
* * *
Пока бивуак медленно пробуждался, двое вампиров-караульных переговаривались около коновязи. На их лицах ясно отпечатывалась неприязнь к тому, о чем они говорили. Не нравились им эти черно-белые пейзажи, где метался унылый, пустой, будто обезличенный ветер. Караульные мечтали о родных просторах – о любимом и волнующем сердце Ноэле, куда стремились всей душой. Им можжевеловых лесов хотелось! И чтобы Фелл выдувал из своих ноздрей крепкий ветер, полный свежести, отчего море грозно рокотало бы у пристани Луциоса, разбиваясь об нее в белую пену.
Вздохнув, Луан пожаловался своему товарищу:
– Гадость, а не Север. Согласись…
– Гадость. А чего это тео приказала не собираться? Разве не спешим мы в Ноэль? Вон, две недели без роздыха почти.
– Может, не в духе… Все равно же собираемся, чтоб быстрее миновать эти проклятые земли.
Тут Луан вдруг встревожился.
– Слышишь? – спросил он.
– Слышу, земля гудит. Вспомни, она так же гудела у того села на распутье, – хмуро отозвался напарник.
– Да нет. Вслушайся!
– Слушаю, точно земля гудит. Неудивительно, что здешние демоны давно сбежали на Юг. Чтоб этот Север с его вечной тряской дюжи затопили!
– Ладно, схожу-ка проверю.
Со вздохом уставшего южанина, которому опротивел Север, да так опротивел, что сил больше нет его терпеть, Луан стал взбираться и спускаться по низким холмам. Он шел среди морозного тумана, размышляя, что в Ноэле-то еще должно быть тепло. Вскоре он замер, вслушался: из-за кряжа доносился не отдаленный гул, а отчетливый конский топот.
Атакуют. Их атакуют!
Луан помчался обратно к лагерю.
Позади него все сильнее сотрясалась земля, а мерзлый воздух наполнился звонким ржанием. Когда караульный уже подбегал к возведенному из подвод ограждению, из снежного тумана за его спиной выросла огромная тень. Оглянувшись, Луан увидел, как она обернулась всадником в желтом табарде. Сверкнуло острие копья. Луана насадили на ясеневое древко и, вопящего, протащили еще с десяток васо в воздухе, пока копье не обломилось. Из тумана просачивались и другие всадники, напоминающие скорее гримов. Они явились молча, без каких-либо возгласов, за кого же они сражаются. В руках у них развевались бело-желтые знамена с гарпией о трех лентах – знамена барона Бофровского.
Небольшое бофраитское войско напало на бивуак. Ноэльцев сразу отрезали от коновязи, где находились все лошади. Там же сшибли и затоптали пару караульных. Среди прислуги поднялась паника. Истошно заверещали служанки. Многие кинулись кто куда, не разбирая дороги. Поначалу бивуак стал местом не сражения, а резни. Чуть погодя с ноэльцев все же спало оцепенение, и кто мог похватал оружие, чтобы дать отпор. Недолгое замешательство развеялось, когда все поняли, что нападавших примерно столько же, но они люди. Те, кого не затоптали быстрым набегом, кто не пал от пронзающего копья, кто не растерялся, собрались в сердце лагеря у самого большого голубого шатра. Там они выстроились плотной непоколебимой стеной, чтобы защитить находящуюся внутри Мариэльд де Лилле Адан. Наступательный порыв иссяк, атака захлебнулась среди палаток, мешков с зерном, костров, выстроенных из повозок ограждений. Лагерь был обустроен тесно, на больших широкогрудых конях не протолкнуться, поэтому бофраитцы спешились и двинулись дальше пешком.