Масленичный карнавал был в самом разгаре, и это очень раздражало сера[1] Пьеро, почтенный нотариус терпеть не мог праздников. Чернь предается разгулу, аристократия – мотовству, в прибыли только торговцы вином, а людям дела приходится прятать свои чернильницы и счетные книги до лучших дней. В такое время даже трезвых носильщиков не сыскать! Пришлось трижды повторить адрес, чтобы паланкин наконец-то пришел в движение. Зловоние, разносившееся от рынка на Старом мосту по всем окрестным кварталам, заставило сера Пьеро плотно задернуть шторы на оконце и поднести к носу апельсин, проткнутый в нескольких местах палочками гвоздики. Впрочем, сегодня ему грех жаловаться! Благодарение Святой Деве, лично у него доверителей хватает даже об эдакую пору, обращаются к нему с делами срочного и конфиденциального свойства, такого, что прибегнуть к услугам посыльного никак невозможно. Оттого и пришлось нотариусу самому, превозмогая подагрические боли, что терзают суставы хуже палача, продираться сквозь праздничные толпы в наемном паланкине.
У мастерской известного артиста и своего давнего знакомца синьора Андреа Верроккьо он приказал носильщикам остановиться, выбрался из тесного транспортного средства и наконец-то вздохнул с облегчением.
Целая ватага весельчаков высыпала из дверей боттеги – так именуют мастерские сами художники – и принялась запускать шутиху. Под крики и смех снаряд вонзился в бархат вечернего неба и рассыпался сотнями сверкающих искр к полнейшему восторгу зрителей. Густо набеленная девица хлопала в ладоши и подпрыгивала так бойко, что котурна на высоченной подошве свалилась с ее ножки. Чтобы снова обуться, хохотушка задрала юбки, обнажив коленку, и одарила нотариуса двусмысленной улыбкой. Это создание, лишенное зачатков стыда, выглядело весьма миловидно, потому сер Пьеро поспешил отвернуться – поди знай, с кем имеешь дело в карнавальные дни? Личину куртизанки может примерить замужняя дама или, хуже того, девица из добропорядочного семейства, с такой проблем не оберешься. Хватит с него и одного ублюдка – Леонардо. Он поискал глазами сына – вместе с приятелями по мастерской молодой человек устанавливал посреди улицы громадное огненное колесо и казался полностью поглощенным этим занятием.
Наконец конструкция завертелась, при каждом повороте колесо шипело, выдыхало языки разноцветного пламени и сыпало искрами. Многочисленным зрителям приходилось жаться к стенам домов, рискуя оттоптать друг другу ноги.
Нотариус протиснулся к сыну и хотел было обнять, но блуза и рабочий передник Леонардо, перепачканные алебастром, пятнами масла и одни черти ведают, чем еще, отвратили его от проявлений отцовской нежности.
– Леонардо, чем ты здесь занят, Лео? Эдакая адская штука, – он кивнул на вращавшийся с нараставшей скоростью фейерверк, – спалит мастерскую вашего мастера и еще половину квартала, благодарение Господу, если не всю Флоренцию!
Он уже собрался привычно отчитать мальчишку, но осекся – перед ним стоял человек, достаточно взрослый, чтобы обнаружить многочисленные таланты, но при этом сохранивший изящный разлет бровей и волнистые локоны особенного, русого цвета, в точности как у матери. В лучшие дни Пьеро казалось, что лунный свет пролился на волосы его возлюбленной и подарил им свое сияние, а нынешний сер Пьеро только устало вздохнул. Отнюдь не сентиментальное воспоминание и даже не родительский долг заставили его притащиться в этот артистический вертеп среди ночи. Его привели дела.
Дела прежде всего!
Он поймал сына за рукав, и стараясь не выпачкаться, потащил внутрь мастерской, к небольшому чулану, где мастер Верроккьо держал принятые в починку музыкальные инструменты, рамы и прочий скарб.
– Послушай, мой мальчик, тебе выпал шанс не растрачивать своих драгоценных талантов, развлекая чернь, а заработать некоторую сумму. Всего-то и требуется поехать в мою контору и отомкнуть заржавевший замок…
– Отец, с таким делом любой кузнец справится лучше меня!
Леонардо недоуменно пожал плечами, и его родителю пришлось внести уточнение:
– Видишь ли… замок этот невелик. Сказать по правде, он не больше мизинца.
– Что же ухитрились запереть замком такого размера? – В глазах молодого человека мелькнула лишь слабая искорка интереса, и нотариус был вынужден продолжить:
– Сундучок.
– Сундучок?
– Да. Представь себе большую шкатулку из резного камня.
– Стало быть, кто-то потерял ключ?
– Нет же! Ключ наличествует, будь он трижды неладен, – тут сер Пьеро прикусил собственный язык, с которого готово было сорваться богохульство. Чему удивляться – во время карнавала нечистый отправляет целую рать чертей стоять за каждым плечом, подзуживая грешников на дурные слова. Он оглянулся и, хотя мастерская была пуста, понизил голос: – Так вот, замок искрит, когда его открывают, а внутри находятся бумаги. Доверитель опасается, что огонь повредит их…
– Так сильно искрит? – недоверчиво переспросил молодой человек.
– Поверь слову, Лео, искры летят во все стороны, как из твоих фейерверков!
– Придется взглянуть на такое дивное дело… – Он обтер ветошью перепачканные пальцы.
– Вот и отлично! Возьми все, что тебе потребуется да переоденься сообразно. Ты выглядишь как голодранец-подмастерье, а не отпрыск достойной фамилии. Пойми, – нотариус обнял сына за печи, полагая, будто этот жест придает словам искренности. – Ведь мы одна семья, верно? Мне пришлось обязаться доверителю, что его деликатное дело останется исключительно в кругу нашего семейства. Вашему брату, художникам, платят за публичность, а нотариусам совсем наоборот. Чем выше конференция, тем больше оплата – уяснил, Лео?
Молодой человек кивнул и принялся собирать инструменты.
* * *
По своему всегдашнему добросердечию сер Пьеро отпустил прислугу праздновать и теперь был вынужден лично принести в кабинет шандал со свечами, затем чрезвычайно аккуратно водрузил в центр стола сундучок. Блики пламени и глубокие тени скользили по резному камню, наполняя жизнью орнаменты из неведомых гадов и пичуг. Казалось, еще мгновенье и они ускользнут в темноту. Леонардо медленно провел пальцами по замку – как будто касался живого существа. Ему часто казалось, что сложные механизмы живут собственной негласной жизнью. Многие из них способны защитить себя: рукоятки мечей, оказавшись в чужих руках, выбрасывают отравленные шипы и убивают нового хозяина, а драгоценные перстни изливают яд на кожу незадачливых воров…
Он осмотрел бронзовую палочку ключа, отложил его в сторону, поднес свечу к отверстию, осторожно простучал подушечками пальцев крышку и стенки шкатулки. Медный медальон на крышке был много древнее резного камня и напоминал украшение старинного реликвария, в коих было принято хранить кусочки чудотворных мощей и прочие свидетельства чужой святости еще со времен, когда военные походы в Святую землю были обыденным делом для знати. Орнамент из лунных полумесяцев на медальоне обрамляла надпись. Буквы, писанные по-гречески, истерлись от времени, разобрать их оказалось непросто. Беззвучно шевеля губами, Леонардо повторил слова на родном наречии: «Мы странники и путь наш во мраке».