Я ехала домой по Лоуренс-стрит, надеясь избежать встречи с патрульными. Пришлось задержаться на работе – до начала комендантского часа осталось всего десять минут, об этом услужливо оповестила меня радиостанция «Новый день». Новый день давно превратился в унылый глубокий вечер, и мне так хотелось провести его дома, не тратя время на пустые препирательства с копами.
В унисон радио угрожающе заскрипел громкоговоритель на светофоре. Звуки механического голоса порой пугали меня, как маленькую – возможно, тот, кто записал для нас это предупреждение, давно уже умер, и мы каждый день слушаем голос мертвеца. Мёртвый голос над Мёртвой зоной, несмотря на то, что до неё было полдня пути. Я никогда не страдала фатализмом, но во всём этом было что-то зловещее: тусклая луна, пустота улиц, запах свежей пыли, так напоминавшей мне смертельный океанский бриз…
Чтобы взбодриться, я покрутила колёсико радио, нашла старую, шуршащую и щёлкающую запись симфонического концерта, после хлопнула себя по карманам, проверяя, на месте ли моё удостоверение: ездить мне разрешалось даже ночью, но это спасло бы меня от нудной беседы с полицейским о безопасности и важности соблюдать установленный порядок. Удостоверение было на месте, я крепче сжала руль и, дождавшись зелёного света, тронулась. Я ехала домой, выбрав узкую дорогу с односторонним движением, пересекающую Седьмой район – довольно мерзкое местечко, особенно ночью.
Я не знала, зачем вообще на этой части улицы светофор, она была безжизненна в любое время суток. По обеим сторонам стояли одноэтажные халупы, большинство из них были заброшены, а те, в которых ещё горел свет, были обнесены основательным забором с неумело или второпях накрученной колючей проволокой. Здесь ни у кого не было машин.
В сердце квартала стояли трехэтажки из красного кирпича. Ржавые остовы пожарных лестниц торчали над крышами, словно костлявые руки, молящие о помощи, и терялись в глухих квадратах дворов. В одном из этих дворов притаилась автомастерская, а, скорее, авторазбор – я поняла это по наспех нацарапанной на фанере вывеске с кривой стрелкой, указывающей внутрь. Где-то чадил подожженный мусорный бак или барбекю, разницы никакой, воняло и то, и другое обычно одинаково. Отголосками эха звучал рэп. За этими окнами – окнами в мелкую клетку защитных решёток – жизни было гораздо больше. Эти клетки напоминали мне тюрьму, а тюрьма – Патрика Коэна. Тюрьма и Патрик, Патрик и тюрьма. Это было нечто тождественное для меня. Я побывала в тюрьме, даже не будучи осуждённой, Патрик создал для этого все условия прямо в нашем с ним доме. Радует, что всё уже позади. Я бы бросила эти воспоминания в костёр, если бы могла просто вынуть их из головы, но, въехав на освещённую неоном площадку, я лишь только отмахнулась от них. До следующего раза.
Даже в этом убогом районе были злачные места. Ядрёно-фиолетовая надпись «Бар» уродовала крепкую железную дверь, обрамляя кружком света крыльцо и то, что за крыльцом – мусорную нишу с полными баками пивных бутылок. Эта ниша едва вмещала в себя компанию из трёх мужчин и одной тощей девчонки. Её голые ноги в мини-юбке мелькали то тут, то там – её толкали от одного к другому, словно перебрасывались мячом. Я остановилась. Не раздумывая ни секунды.
– Разошлись, – чётко поставленным голосом скомандовала я и зачем-то показала удостоверение.
– Ты коп? Нет? Ну так вали и подотрись своей инспекторской бумажкой! Понабрали тупых баб…
Ублюдок закончить не успел. Да, я не коп, а инспектор Первого Подразделения Отдела по ликвидации последствий Катастрофы. Патрулирование улицы в мои обязанности не входит и полномочия мои в Чистой зоне ограничены, но я умею бить морды. И не выношу насилия. Оксюморон, но тем не менее.
Бить морды нас учили ещё в Академии, оттачивали навыки мы в спортзале при Отделе и на стрельбище. Стрелять я здесь точно не имею права, но вот сломать нос и двинуть острым носком туфли в пах могу. Могу с разворота вломить локтем в челюсть и увернуться от размашистого, летящего мне в лицо удара, а после из полуприседа ударить снизу вверх по эрегированному члену, едва прикрытому треугольником приспущенных трусов. Но я одна, а их трое.
Удар, и в глазах потемнело, скула вспыхнула горячей болью, боль расползлась по всему лицу. Я успела выставить блок, пока меня толкали к щербатой стене всё ещё открытой пивнушки, из которой, похоже, девчонку и вытащили. Как она там вообще оказалась? Где её родители? Где патруль вообще? Кто-нибудь вообще следит за этим дерьмовым районом?
Мои гневные мысли выбил очередной удар. Попали в челюсть. Во рту загорчило – я прокусила щёку, но не упала. Пространства для махания кулаками осталось мало – драка превратилась в возню и лапанья: ублюдок дёрнул меня за пояс штанов, оскалился, распахивая щербатый рот, обдал меня гнилостной вонью. Я ответила ему лбом в зубы. Осколок резца оцарапал мне кожу – надеюсь, я не подцеплю от него какую-нибудь дрянь. Девчонка визжала, ублюдки пыхтели, собирая себя по асфальту, у меня вырисовывались плохие прогнозы на исход этой драки – Отдел рисковал потерять ценный кадр. Я хмыкнув, встала в защитную стойку, выкинула вперёд кулаки. Ну, кто там самый смелый?
Коротко взвыла сирена. Трёпанный полицейский «Форд» медленно выкатился из-за угла. Он был похож на сытую гиену с огромным брюхом, набитым падалью. Я выплюнула кровь и опустила руки.
На мне не видно синяков, такая уж у меня особенность. Из-за этой особенности я долго не могла развестись: чтобы доказать факт регулярных избиений, мне пришлось развесить в доме дополнительные камеры, на что, в свою очередь, мне долго пришлось добиваться разрешения. Патрик Коэн, мой бывший муж, работал надзирателем в тюрьме, и все записи с камер нашего дома он тщательно просматривал и подчищал. Говорят, в мире до Катастрофы с этим было куда проще, сейчас же для развода нужно веское основание: политика Нового объединённого правительства нацелилась на прирост населения – нас осталось мало.
На мне не было синяков, хотя я знатно получила по лицу, пытаясь выдрать из рук пьяных ублюдков четырнадцатилетку, опоздавшую к комендантскому часу. Зато завтра на ковре у начальника я буду выглядеть свежо и прекрасно, возможно, лишь немного опухну – это зависело от силы удара. От удара могла лопнуть кожа, и тогда я была бы похожа на восковую куклу с кровавой полосой бутафорского шрама. Стоило найти зеркало и аптечку – боль раздирала лицо, я не могла трезво оценить характер повреждений.
Ехать в больницу я отказалась – глупо занимать койку из-за такой ерунды, мест и так вечно не хватает. Получив из рук блюстителей закона, медлительных, как навозные мухи, копию протокола, я наконец-то уехала. Малолетка были спасена и отправлена домой. Её родителей ждал большой штраф.
