Тихон Матвеевич сидел на лавочке около Сельсовета, закрыв глаза и прижавшись к теплой бревенчатой стене. Огромные ступни в изрядно поношенных кирзовых сапогах безмятежно раскинулись в разные стороны. Тихон Матвеевич, не открывая глаз, достал из одного кармана небольшой обрывок газеты и коробок спичек, из другого – щепотку табака и ловко скрутил папироску. Он лениво подтянул к себе ноги, чиркнул спичкой и закурил. Потом медленно выпустил через нос огромную струю едкого дыма и снова занял первоначальное положение.
«Бабье лето…» – разморенно подумал он, подставляя под ласковые полуденные лучи то одну, то другую небритую щеку. Он уже и не помнил, когда вот так нежился на солнышке. Хоть и длинное в деревне лето, с самых «февральских окон» до октябрьских заморозков, хоть и жаркое, только проплывает оно незаметно для тех, кто на земле трудится. Не то, чтобы солнышком побаловаться, взглянуть на него некогда. Разве только, когда сено сохнет, попросить его посильней пожарить, а когда пройдет сенокос – отдохнуть и уступить дождичку летнему, чтобы дать земле напиться, силы набраться.
Тихон Матвеевич улыбнулся своим мыслям, вспомнив, как на общем собрании только что образовавшегося колхоза сельчане единогласно выбрали его председателем. Вот страху-то было! Даже подумал: «А не сбежать ли часом?» Ну, какой он председатель? Благо, читать-писать умеет. Землю, конечно, знает, но чтоб людьми управлять? А вот, поди же, ничего. Справляется. Да, вроде бы, и неплохо справляется-то! Почти за десять лет колхоз на первое место в районе вывел. Опять же грамоты разные, почет. Вот, путевку предложили…
– Тихон Матвеевич! – громкий голос раздался над распаренным ухом председателя.
Он лениво приоткрыл глаза и снова их закрыл.
– А, Пашка, опять чего-то придумал? Завтра приходи, – Тихон Матвеевич отвернул голову в другую сторону.
– Не могу завтра, сегодня надо! – Пашка переступил на шаг в сторону, снова загородив председателю солнце.
– Вот настырный, ядрена-матрена! Чего надо-то? – он снова приоткрыл глаза.
– Расписаться надо! Таська, подь сюда!
Из-за дерева несмело вышла молодая девушка, смущаясь и теребя в руках перекинутую через плечо толстую русую косу.
– Тебе что, тоже надо расписаться? – Тихон Матвеевич, прищурившись, пристально посмотрел на девушку. – С этим?
Он кивнул в сторону Пашки и привычным движением достал из кармана нехитрые табачные принадлежности.
– Что значит, «с этим»? – громко возразил Пашка. – Я жених-то завидный! За меня любая пойдет!
Тася отпустила косу и выжидающе посмотрела на парня.
– Ладно, Таська! Это я так. Не боись! На тебе женюсь. Сказал – точка!
– Да, благодетель! – Тихон Матвеевич выпустил очередную порцию дыма. – А жить-то как будете?
– Да что я, без рук что ли? Работать буду. Кузнец всегда нужен. Прокормлю. А там, может, еще на «механические» устроюсь. Не пропадем!
– Не пропадем, – ворчливо повторил председатель. – А сестру Таськину, Антонину, куда денете? Она одна не сможет.
– Так что теперь, Таське из-за нее и замуж не выходить? – горячился Пашка. – С нами пусть живет. Не проест. Опять же лишние руки в доме. Все, какая-никакая польза!
Он подошел к девушке. Та смотрела на него влюбленными глазами, водя по щеке пушистым кончиком косы.
– Эх, молодежь, ядрена-матрена! Человек отдыхает, а им приспичило: распиши да распиши…
Тихон Матвеевич тяжело поднялся со скамейки.
– Ладно уж, пойдем. Запишу вас.
«Двадцать третье сентября одна тысяча девятьсот сорокового года», – бормотал Тихон Матвеевич, выводя буквы и заполняя графы в большой амбарной книге.
– Давай, жених, подходи ближе.
Он провел погрубевшим ногтем по строчке, где были записаны Пашкины фамилия, имя и отчество, и в конце ее поставил жирную галку.
– Вот, здесь.
Пашка взял ручку, обмакнул в чернила и крупным, почти детским почерком вывел свою фамилию.
– Теперь – невеста, – почти торжественно произнес председатель.
Тася расписалась чуть ниже.
– Ну, что, молодые! Чего сказать-то вам? Жаль, родителей ваших нет Порадовались бы, посоветовали что на жизнь-то. Вот, Таську с детства знаю. Пашка, ты у нас парень новый, но тоже, вроде бы, своим стал. Не считая Антонины, нету у вас никого на этом свете. А вот, оказывается, и есть теперь! Сегодня, вроде, как день рождения вашей семьи. Понял, Пашка? Семья, она, вроде бы, как живая. И рождение у нее есть, и жизнь, и смерть бывает. Только не все это чувствуют. А надо бы! Иначе трудно будет. Держитесь друг друга. Как пчелки. Вот, кажись, много их. У каждой своя сотка, свой цветок. А все равно вместе собираются. Потому что – семья! Слово это для вас теперь самое главное. И никуда теперь вам друг от дружки не деться. Понимаешь? И никого роднее нет. Ну, вот и все, молодежь. Как говорится, совет да любовь! Ступайте с миром!
– Спасибо, Тихон Матвеевич! Приходите завтра. Жена пирогов напечет, – Пашка уверенно кивнул в сторону Таськи.
– Вона, быстро освоился. Молодец!
– Тихон Матвеевич, правда, приходите! Извините, что отдохнуть не дали, – Тася ткнулась носом в колючую щеку председателя и выбежала за дверь. Пашка поспешил за ней.
– Да ладно уж, какой тут отдых! На счастье бы, а отдохнуть успеем, – Тихон Матвеевич опустился на стул и полез в карман за табаком.
Они шли по деревне в обнимку. Теперь – можно! Теперь они – муж и жена. Чудно́! Час назад были просто Пашкой и Таськой, обычными деревенскими молодыми ребятами, чуть раньше времени повзрослевшими от того, что детство и юность их пришлась на самые трудные для страны годы. Но, не смотря ни на что, такими безмятежными и счастливыми в своем молодом задоре. Что же изменилось? А, может, ничего и не менялось? Просто – игра?
Нет! Это – не игра! Это – они! Их семья. И их новая жизнь. А какой она будет? Этого не знал никто. Ни Павел, ни Тася, ни Тихон Матвеевич. Никто!
И никому этого знать не дано. А иначе зачем тогда жить, если знать наперед, что будет? Тогда можно было бы просто отмечать те вешки, которые прошли сегодня и смотреть «расписание на завтра». И никакой «работы над ошибками». Но как же тогда научиться их не делать, эти ошибки? И к чему стремиться? И как любить? И что ненавидеть?
