Наш подстарок, по Пифагору, человек зимы. Помните, до двадцати лет жизни – весна, до сорока – лето, до шестидесяти – осень… А тут за шестьдесят… Подстарок, – это когда вам седьмой десяток, ну, с малым хвостиком. И вы ровненький мужик с прыгающей походкой, бритый и причесанный, с частой оглядкой на молодых женщин, у которых лицо или стать по вашему вкусу.
Подстарок – это Радий Вотуш, Радий Афоныч. Прилюдно – такой-сякой литератор, режиссер местного телевидения, а в закутке души – подтоптанный мужичок с распространенным пороком, давно высмеянным в анекдоте:
«Рядовой Тёмкин, что вы думаете, глядя на полотна Айвазовского?
«Я думаю о половом акте, господин лейтенант».
«Что же вы, деревенщина, в музее думаете о половом акте?»
«А я всегда об этом думаю, господин лейтенант».
И тут – коллизия. Супруга съездила на курорт лечить желудок, а вернулась с манией воздержания. Недалекая врачиха, которая осталась в зоне отдыха распугивать продуктивных женщин, и толстая книжка, которую благоверная привезла домой, внушили впечатлительной женщине страх перед микромиром до того, что она ела только приготовленное дома, пила очищенную, талую воду, руки мыла, не успев прикоснуться к собственному лицу. И совсем веселенькое – объявила великий пост супругу.
Ну, как совместить эти два анекдота, литературный и житейский!?
Терпеть, размышлять можно день, ну, учитывая возраст – неделю, а дальше?
Пошли наблюдения и осмысления. За кордонами и морями устроены заведения для нивелировки подобных казусов. В нашей же раздвоенной, расстроенной и распятой стране еще крепко живет христианская мораль. Впрочем, только на словах и только по одной из десяти Заповедей: не прелюбодействуй. Про «не убий» мы впопыхах забыли, а «не укради» стало забавной шуткой.
Впрочем, если пройтись по Интернету, можно найти дюжину ласковых приглашений окунуться в мир наслаждений, признания твоего «ничего еще» и прочей мишуры. Тут же обольстительные портреты в рост и в стиле «ню», все молоденькие, хорошей лепки, из давних снов отодвинутого мужичка, повторимся, по табели Пифагора – зимнего.
Решался Вотуш долго. «За» было растущее желание и обида на супругу. «Против» – пропаганда «антиспид» и естественная брезгливость творческого интеллигента и, самое постыдное, – гривна едва от заработка до заработка. Не дурак Афоныч, понимал, что на фото чужой интерьер для рекламных сессий; бикини на девушке – из костюмерной театра и пропитано потом ста предшественниц или взято на прокат от кутюра за счет сутенера. Даже если все атрибуты ее собственность, то они вышли из моды, ощупанные сотней рук впереди идущих и застиранные до линьки.
Когда бес едва не сломал ему ребро окончательно, Вотуш выбрал на мониторе кругленькую блондинку со взбитой прической и умело схваченной купальником пышной грудью. Учел возраст зазывалы и стоимость визита, не разорять же семью капризами тела. Позвонить сразу не решался: стар ведь, откажет, и его душа наполнится презрением к себе. Наконец:
– Я здоровый, чистый мужчина, но пожилой…
Приготовил дальше: «гость вашего города, хочу избежать помех в работе». Не понадобилось, «Мне без разницы» – был бойкий ответ и тут же короткий перечень услуг, какие ограничения и где нужны резиновые изделия. Подошло.
В обеденный перерыв подстарок смущенно стоял перед воротами старинного двора, озирался, готовился уйти, если еще пять минут… Но щелкнул замок, юркий мужичок выскользну, пряча глаза, однако боковым зрением смерил Вотуша, попутно заронил мысль: предыдущий клиент.
Прижал створку за спиной, обезопасив себя с тыла, и окинул двор взглядом. Мать родная! Двухэтажные строения, целых четыре, приоткрытые форточки, внизу битые подъезды. В который из них стучать? Справа явилось спасение – оно было в цветном халатике и с мягким голоском: «Мужчина, сюда!» Только у старых итальянцев, в кино, такие сцены в ходу.
Уже в прихожей он плотно прижал спиной еще одну дверь, убеждаясь, что щелкнул замок и опустилась тяжелая портьера. В слабом свете, синем, похожем на отблеск лечебной лампы, стояла девушка не первой молодости, с хорошеньким лицом и излишне тяжелой грудью и вся чужая-чужая. Накопленные греховные желания исподволь уходили. Утешал себя мыслью, что так было и раньше: в одиночестве бес нарастает, но проходит два-три дня поста, и нечистый отпускает, снова же на два-три дня.
И потом, назад дороги нет, неприлично, не цивилизованно.
– Здравствуйте, – совсем по-домашнему сказала девушка. Однако в уголках ее глаз мелькнуло что-то такое, что стукнуло старого Радия по макушке: а ведь эта мерзавка знает его.
– Вот, за ширмой, душ. Освежитесь. – Она торопилась, чтобы ему в голову не пришли худшие подозрения.
Он тоже отмежевался от всего, что мешало тому, за чем он пришел: взял свежее полотенце (незаметно ощупав, даже понюхав, свежее ли) и отчаянно, по-солдатски быстро разделся. Под горячими струями сделал вывод: девушка не его, отдельного индивидуума, знает, а постигла мужчин в целом – и стих его миновал.
Когда весь напряженный Вотуш вошел в спаленку, она стояла уже голенькая. Несколько полноватая и торопливая, наверное, осознавала несовершенство свое, потому свет тут был сильно приглушен, а в углу мелькал красками и источал тихий блюз старый телевизор.
– Меня зовут Ксана. – Явно псевдоним, но это к лучшему. – Располагайтесь…
– Вы располагайтесь, я с дороги посижу.
Вотуш чуть не выдал: вам нужен антракт, так сказать, интермедия после предыдущего акта. Сдержался: не театр все таки. А еще хотелось ускоренно обвыкнуть и присмотреться. О возможности перехватить болячку он забыл, просто и без веских оснований не спешил.
Улыбаясь невинно, словно она всего лишь хозяйка званого ужина, Ксана легла на спину. Он сел у ее ног и, чтобы не показаться ослом, положил ладонь на ее бритый лобок. Она заполнила паузу признанием:
– Подруга осуждает меня, – шептала глухо. И он уверился, что девушка таки знает его, скрывает знакомство изо всех сил, но находит нужным объясниться.
– Это подруга из зависти. Вы ведь девушка при деньгах, – не найдя ничего умнее, отозвался Радий.
– Да, – виновато спохватилась она. – Гонорар положите на тумбочку.
Понятно, случалось, от нее уходили, не заплатив. Поднялся, шнырял кистями по карманам и мимо, нашел три сотни, небрежно бросил на столешницу, эдак с полным безразличием к тратам.
– Я учительница младших классов… была замужем… – зачем-то рассказывала она. Ах, да, ведь ей кажется, что он тоже помнит ее, она продолжает оправдываться.
Голосок звучал ласково и виновато, впрямь, старшая школьница на первом свидании. Запиналась. Доволен произведенным на нее впечатлением и вырастая в собственных глазах, Вотуш старался помочь молодой женщине.
