Поднимаясь по лестнице и вдыхая спертый воздух подъезда, я еще надеялся на то, что Катя ждет моего возвращения. Она всегда была отходчивой, да и, по правде говоря, некуда ей уходить. Однако, повернув ключ в замочной скважине, я оказался в серой тьме коридора. Стоило мне щелкнуть выключателем, как лампочка неприятно пискнула над головой и рассылалась на мелкие кусочки. Вешалка для одежды была пуста, а тусклый свет фонарика телефона выхватил из темноты открытые двери полупустых шкафов. Мой чемодан стоял открытым посреди гостиной. Видимо, уезжая Катя хотела сложить туда часть вещей, но передумала, чтобы не брать ничего на память о нашей недолгой совместной жизни. На полке под зеркалом я заметил записку: «Извини, мне нужно подумать, и я уезжаю к маме. Надеюсь, что ты хороший человек и не последуешь за мной».
Слова были выведены крупным и неровным почерком Кати. Спрятав листок в карман, я прошел в ванну. Тусклый оранжевый свет, исходивший от светильника над раковиной, упал на острие опасной бритвы, поблескивающее в пластиковом стакане и крохотный кусочек хозяйственного мыла. Идти в магазин мне не хотелось, и чтобы вымыть руки пришлось выдавить на ладони немного темно-красного шампуня, а затем сполоснуть его тонкой струйкой ржавой воды, бегущей из-под крана.
Я знал где живут Катины родители, после свадьбы она не раз предлагала съездить в гости, но их общество было мне неприятно и поэтому, ссылаясь то на работу, то на необходимость закончить ремонт до рождения нашей двойни, я раз за разом переносил поездку. Моя теща была неопрятного вида женщиной с пробивающимися над верхней губой отвратительными черными усиками. Мне хорошо запомнились ее коричневая вязанная кофта с крупными черными пуговицами и цветастая юбка, в которых она заявилась на нашу свадьбу. Тесть был ей под стать – лысеющий худой работяга с растущей клоками трехдневной щетиной и вечным перегаром. «Если Катя не вернется, то мои дети будут воспитываться с этими людьми, в богом забытом Смоляном», – от этой мысли мне стало не по себе, но ложась спать, я размышлял то о необходимости начать поиски хорошего адвоката для ожидающего меня развода и о том, что наша свадьба вряд ли могла состояться, если бы Катя не забеременела, то о способах помериться с ней.
Несмотря на беспокойный сон, на следующее утро я проснулся за час до отправления утренней электрички. Венера ярко светила в лучах восходящего солнца, едва бросившего свои лучи на полупустой перрон, плохо различимый с высоты переходного моста в густом утреннем тумане. Вагоны товарных составов терялись в этой густой холодной дымке, создавая легкое ощущение нереальности происходящего. Кутаясь в куртку, я подошел к кассе и принялся рассматривать висевшую на обшарпанной синей стене схему движения пригородных поездов.
– Молодой человек, до Нижних Погребцов едите? – худая кассирша с выбивающимися из-под форменной пилотки тонкими рыжими волосами обратилась ко мне неприятным скрипучим голосом.
– Доброе утро, нет до Смоляного.
Продавщица с некоторым недоверием посмотрела на меня оценивающим взглядом.
– Один билет, пожалуйста, – я просунул под стекло крупную купюру.
Взгляд ее блеклых серых глаз был неприятен, как и неестественно тонкие пальцы с покрытыми облупившимся красным лаком грязными ногтями.
– Обратный брать будете? – спросила женщина вместо прощания, протянув мне билет, отпечатанный на газетной бумаге.
Не зная сколько времени займет выяснение отношений, я отрицательно мотнул головой и поспешил в вагон – поезд должен был отправиться с минуты на минуту. Разместившись на жестком деревянном сидении, я по привычке достал телефон, на экране которого с вечера светились непрочитанными сообщения от Кати – две наши свадебные фотографии и подпись «Я правда не хотела, чтобы ты следовал за мной».
«Не выдержала и решила первой начать разговор. В своей записке она была не столь категорична. Пожалуй, поехать за ней было действительно верным решением». Я хотел что-то ответить, но мы уже отъехали от города и телефон не мог поймать сигнал оператора. Желтый от лучей восходящего солнца туман застилал поля, давая возможность различить разве что редкие составы, проносящиеся по соседним путям. Занять себя было нечем, и я начал рассматривать пассажиров в вагоне. С противоположной стороны от меня ехали мальчик, держащий в руках спущенный футбольный мяч, и девочка, в раках которой был зажат шар с рыжим пушистым хомяком.
Напротив детей, откинувшись на сидении, дремала полная, хотя еще и довольно молодая женщина, на запястье которой висела красная сетчатая авоська с апельсинами. Поезд дернулся и она, не открывая глаз, повернула голову в мою сторону. Возможно, виной этому был легкий полумрак туманного утра и отключенное освещение вагона, но я никак не мог разглядеть ее лица из-под спутанных серых волос. Мальчик перехватил мой взгляд и улыбнулся беззубой улыбкой:
– А вы с нашей мамой до Нижних Погребцов поедите?
«Сдались вам эти Погребцы», – хотел было вспылить я, но сдержался, детская наивность подкупила меня:
– Нет, я выхожу в Смоляном.
– Ой как хорошо! Значит вы сможете проводить нас к дедушке? – лицо мальчика буквально сияло от радости, – Он в «душниловке» живет.
Странное слово заставило меня вспомнить о цели внезапного путешествия – так Катя и ее родители называли свою коммуналку, чудом не расселённую с послевоенных времен.
– Вы с Поляковыми соседи? – возиться с детьми мне не хотелось, но, кажется, нам было по пути.
– Да! – звонкий голос мальчишки сочился уже и вовсе какой-то нездоровой радостью. Его мать проснулась, но теперь абсолютно бесстрастно смотрела в окно как будто могла рассмотреть что-то в густом тумане.
– Вы не против, если я пойду с ними? – от ее безучастности мне начало казаться, что все происходящее – это какой-то глупый развод.
