Элизабет Мид-Смит - Девичий мирок

Elizabeth Meade Smith

A World of Girls

Иллюстрация Виктории Тимофеевой

© Лялина М., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2016

– Нэн хотеть к Этти, – пропел тонкий детский голосок.

– Сегодня нельзя, мисс Нэнси; нельзя, моя радость.

– Нэн хотеть к Этти, – еще настойчивее повторила девочка. И так как ответа не последовало, она лукаво взглянула на няню и незаметно выскользнула в полуотворенную дверь.

Перебежав холл, Нэнси очутилась в комнате сестры. Тут царил полный беспорядок: постель была не прибрана, вещи разбросаны; но самой Этти в комнате не было.

Вернувшись в холл, малышка позвала:

– Этти! Этти!

Она поглядывала на дверь детской в ожидании погони. Но няня не появлялась. Тогда девочка, сообразив, что сестра, вероятно, находится внизу, храбро начала спускаться с лестницы.

Одолев это сложное препятствие, Нэнси снова позвала сестру. Одна из дверей отворилась, и на пороге появилась девочка лет двенадцати в глубоком трауре.

– Ты сама нашла меня, мое сокровище! Какая ты умница! Иди, моя дорогая, я дам тебе покушать.

– Нэн хотеть сухалик.

Пока пухлые ручки обнимали шею сестры, быстрые глазки оглядывали стол, отыскивая чего-нибудь вкусное.

– Вот тебе два сухарика. Сядь ко мне на колени, Нэн, и посмотри мне в глаза. Ты меня любишь?

– Нэн любить Этти.

– А Этти уезжает. Долго, очень долго я не увижу тебя, мое золото; но душа моя будет с тобой. Я стану думать о тебе днем и ночью. Я люблю тебя больше всего на свете, Нэнси. А ты не забудешь меня?

– Нэн не забудет. Нэн хотеть сухалик, Этти.

– Дам, дам, и сахару дам. Обними меня покрепче, еще крепче. Вот тебе два кусочка. Хоть сахар тебе и вреден, но пусть уж сегодня будет твой праздник. Ведь нам недолго оставаться вместе, и я хочу дать тебе все, чего бы ты ни пожелала.

Цепкие пальчики Нэнси немилосердно мяли креповую оборку траурного платья сестры. Набитый сахаром ротик не мешал девочке повторять:

– Сахал, сахал, Нэн любить сахал.

Появилась няня и положила угощению конец.

– Ах, маленькая плутовка! Нашла-таки дорогу. Зачем вы даете ей сахар, мисс Этти? Ведь знаете, что он ей вреден. Фу, мисс Нэнси, какие у вас грязные ручки. Глядите, мисс, она совсем смяла ваше платье.

– Ничего, няня. Я дала ей всего два или три кусочка. Мне так хотелось, чтобы она приласкала меня. Теперь иди к няне, Нэнси. Возьмите ее, няня. Боюсь, что расплачусь, если она останется тут.

Няня взяла малышку на руки.

– Прощайте, мисс. Старайтесь быть умницей в школе. Поверьте, там не так дурно, как кажется.

– Прощайте, няня. Ах, папа зовет меня. Сейчас, сейчас!

И, схватив перчатки, Этти побежала к двери. Сэр Торнтон, высокий мужчина, суровый на вид, ожидал ее в прихожей, застегивая пальто. Экипаж стоял у подъезда. Минуту спустя он уже вез Эстер и ее отца к железнодорожной станции. Когда аллея оказалась позади и милый старый дом скрылся из виду, Эстер откинулась на подушки и закрыла глаза. Все, что ей было дорого, осталось в прошлом. Впереди ее ожидали чужой мир и чужие люди.

Сердце девочки сжалось. Она взглянула на отца – тот невозмутимо читал газету.

Наконец они добрались до станции. Сэр Торнтон посадил дочь в дамское купе первого класса, вручил ей билет и воскресную газету.

– Кондуктор позаботится о тебе, Эстер, – сказал он. – На каждой станции он будет заходить и приносить из буфета все, что тебе потребуется. Поезд доставит тебя прямо в Сефтон, там миссис Виллис встретит тебя или кого-нибудь пришлет за тобой. Прощай, моя девочка. Старайся быть умницей, укрощай свой нрав…

Не успел он договорить, как Эстер обвила руками шею отца. Горячие слезы омочили его лицо.

– Полно, Этти. Ты знаешь, я не люблю нежностей, особенно при посторонних людях.

И сэр Торнтон поспешно вытер мокрые щеки.

Поезд быстро катился по рельсам, а маленькая путешественница тихо плакала в уголке под своей креповой вуалью. Ее сердце было переполнено печалью и негодованием. Школьная жизнь, с ее строгими ограничениями и возможными наказаниями, была ей отвратительна. Девочке казалось, что поезд несет ее из прежней вольной жизни в настоящую тюрьму, и тюрьму эту она заранее ненавидела всей душой.

Всего три месяца назад не было на свете девочки счастливее и жизнерадостнее Эстер Торнтон. У нее была мама, которая умело руководила своей живой и впечатлительной дочкой, добиваясь от нее любовью и лаской всего, чего хотела. Господь призвал к себе этого доброго ангела. Эстер и крошка Нэнси остались сиротами.

Между этими двумя девочками у Торнтонов были еще дети, но они умирали в младенчестве, уцелели только старшая да младшая.

Отец Эстер был человеком вполне порядочным, но слишком серьезным и необщительным. Не имея ни малейшего понятия о воспитании детей, он приходил в ужас от выходок своей старшей дочери: Эстер лазила по деревьям, рвала платья, скакала на его резвых лошадях. От наказаний, которыми отец старался обуздать своевольную девочку, пользы не было. Убедившись в том, что его воспитательные меры не исправляют Этти, он решил поместить ее в один из первоклассных пансионов. Туда-то и ехала теперь Эстер.

Маленькое сердечко ее возмущалось и негодовало; в особенности тяжело ей было вспоминать прощание с отцом. Нет, она не будет умницей, не станет прилежно учиться и не явится домой с наградою, чтобы на нее смотрели как на самую заурядную девочку. Она не хочет быть благовоспитанной. Она останется прежней взбалмошной Этти – и когда отец увидит, что школа не исправила ее, он оставит ее дома. А дома будут крошка Нэнси и воспоминания о покойной маме.

Впечатлительной Этти были свойственны сильные чувства. После смерти матери она почти не упоминала о ней, и когда отец заговаривал о покойной жене, Этти убегала из комнаты. Крошка Нэн была единственным существом, при котором она решалась произносить дорогое ей имя.

Когда Нэн молилась, Этти учила ее вместо обычного «помяни, Господи» говорить: «благодарю тебя, Господи, что ты обратил мою маму в прекрасного ангела». Нэн спрашивала, что такое ангел, и Этти со слезами на глазах объясняла ей, как умела. Однажды она показала малышке картинку, на которой был нарисован ангел в белоснежной одежде. Нэн так понравился этот ангел, что она захлопала в ладоши и закричала:

– Нэн тозе будет ангел, как мама! Да, Этти?

Впрочем, подобные разговоры случались нечасто, а в последнее время и вовсе прекратились, так как спустя три месяца Нэн, которой было всего два с половиной года, совсем позабыла мать.

Наплакавшись досыта под вуалью, Этти принялась рассматривать своих попутчиц. С ней ехали две худенькие пожилые леди, которые старательно кутали ноги в пледы. Они в свою очередь наблюдали за Эстер. Одна из них предложила Этти бутерброд, от которого девочка, хоть и была голодна, отказалась – отчасти из гордости, отчасти из застенчивости.