Григорий Жадько - Девичий паровозик. О странностях любви

Конечно, это было дело случая.

У художников есть выражение искать натуру для картин. Зачастую черная работа. Находишься. Ноги гудят, но если повезет, то доволен и, кажется, нет тебя счастливей. В тот раз меня потянуло в центр Москвы.

Я свернул с Лубянской площади к Кремлю и прошел в маленький двор возле Николо-Греческого монастыря. Заборы, решетки все было сделано, чтобы не пустить непрошенного гостя. Я уже хотел вернуться, как обратил внимание на узкую щель в сочленениях разных стен. Если проходит голова, можно пробовать. Я еле протиснулся, замарал куртку. Глазам моим открылся большой двор, сплошь заваленный строительным мусором. Меня окружали крупные блоки кирпичей с остатками белой и желтой побелки, листы ржавого железа, старые рамы, подгнившие балки с остатками черных досок. В центре двора возвышались остатки дома. Первый этаж его еще не сломали. За ним высилась стрела экскаватора с подвешенным ядром.

«Да! Опоздал запечатлеть кусочек старой Москвы» – подумал я, и тут мои глаза среди груды строительного мусора наткнулись на вещь, похожую на книгу или тетрадь. Я стряхнул с нее красную кирпичную пыль. В центре вензельной рамки с голубями и ангелами по углам было написано чернилами от руки «Сетрорецкъ. 1912. Тетрадь – II» В самом низу очень мелко было выдавлено типографским текстом.

С-Петербургъ

Главное управленiе Удъловъ, Моховая №40

1911.

Обложка тетради была по центру в желтых и коричневых разводах. Я попробовал ее открыть, но не тут, то было. Страницы были как монолит и рвались.

«Да! Вторая часть! – с сожалением подумал я, – а где первая?» Найдя палку с расщепленным концом, я начал исследовать строительный мусор. «А вдруг!?». И удача, улыбнулась мне второй раз. Я вытащил из-под кирпичей старое зеркало на деревянном основании. Слой амальгамы у него уже давно взялся чешуйками и почернел. Половина зеркала видимо при падении откололась, но из-под оставшейся половины виднелся уголок еще одной тетради. В этом я уже не сомневался. Попробовал ее вытащить. Не получилось. Из-за суеверий я не захотел его разбивать. Решил домашними ключами отогнуть скобки, что держали фальц стекла. Они сломались. К моим ногам упали плотный конверт и еще одна тетрадь. Трудно описать это чувство! Не знаю, что я там хотел обнаружить, но я так резко поднял выпавший пакетик из бумаги. Почти дрожащими руками начал его открывать. Наверно если кто-то бы посмотрел на меня в ту минуту, обязательно сказал бы что я ненормальный. В нем не было ничего особенного. Просто старые открытки, отпечатанные в Финляндии. CARTE POSTALE SUOMI FINLAND. На одной вид Выборга. На другой изображение пляжа в Терийоках. Лодки, кабинки для переодевания, павильон-кафе. На третьей Курзал Сестрорецкого Курорта. Были и другие открытки. Это была личная переписка между мужчиной и женщиной. Чувства столетней давности показались мне свежи и интересны.

Я был так увлечен, что не сразу услышал, что орут мне московские строители из южных республик. Они стояли на остатках первого этажа махали руками и видимо ругались на своем языке. Я понял, что оставаться мне больше в этом месте не стоит, и проделал обратный путь, используя знакомый лаз.

В нетерпении я вернулся домой, но как, ни пытался раскрыть записи, мне это не удавалось. Что уж я только не делал и грел паром из чайника и засовывал вязальные спицы и аккуратно поддевал скальпелем – ничего не помогало. Отчаявшись, я вдруг вспомнил про Андрея Васильевича, моего соседа по старой квартире. Он работал прежде экспертом в лаборатории судебной экспертизы на Старой Басманной. Если не уволился, может, поможет. У них то наверно иногда бывают задачки и посложнее.

Василич встретил меня по доброму и, кажется, совсем не удивился моему приходу.

– Соскучился!? Тут у нас теперь все по-новому. Проходи.

Я рассказал о своей проблеме. Он долго вертел мой антиквариат, ругал меня, что я как медведь полез туда, куда мне соваться не стоило. Потом разгладил бороду и лукаво посмотрел на меня.

– Ладно. Сделаю. С тебя ничего не возьму, ну пару бутылок коньяка, это уж сам бог велел. Идет?

– Идет! Конечно, идет! – С радостью тут же согласился я.

– Но хорошего, не менее 10-летвыдержки, – добавил он, видя наверно что продешевил.

– Все будет Василич. Звони. Жду.

Прошло не менее недели, пока я дождался от него звонка. Я как на крыльях помчался к нему.

– Получилось?

– Да получилось то, получилось, но уж больно это оказалось хлопотно. Неделю до полуночи пришлось задерживаться. Представляешь.

– Ну-у-у да, – протянул я, понимая, куда он клонит.

– По-хорошему тут и семи бутылок мало. Сколько стоит мой рабочий день, знаешь? Специалист-эксперт высшей квалификации! То-то! Но ты не тушуйся, не тушуйся, – сменил он тон, видя мою скисшую физиономию, – это я так сказал между прочим. Давай, что принес, и забирай свои манускрипты.

Я взял в руки две папки. В них лежали отдельные листки.

– А что ты смотришь? Пришлось разъединять по листочку.

– Это ничего.

– Я еще не все сказал. – Он отставил в сторону бутылки с коньяком, которые изучал.-

Вот что скажу. Коньяк добрый. Кизляр. 12-лет выдержки. Это ты правильно сделал, уважил старика, но у меня к тебе одна просьба.

– Какая?

– Ты это так не держи. Не надо у себя. Компьютер в руках есть, по страничке, по две, настучи и опубликуй. Вещь тебе скажу, даже меня старика захватила. Как отклею страницу, читаю, потом следующую. Бог его знает, кто это написал, но человек, то писал для нас. Верил, что наступит такое время, что все можно печатать. Договорились?

– Хорошо, я постараюсь Андрей Васильевич.

– На-ка вот тебе обратно одну бутылку, и помни наш уговор.

– Да зачем? Я и так хотел.

– Бери, бери. – Он лукаво посмотрел на меня, разгладил бороду, – дело то молодое, у меня деньги есть, надо я этого добра куплю и не куплю сойдет.

Дома я с волнением отрыл первую папку и углубился в чтение. Какой-то неизвестный мне человек вошел в мою жизнь. Что потом с ним стало, убили на войне 1914 года погиб во время революции или заболел тифом, а может, умер от голода, кто знает. Но почему, то мне кажется, судьба впоследствии обошлась с ним несправедливо. Неровные косые строчки запрыгали у меня перед глазами, и я окунулся в другой мир, когда еще не было мировых войн, революций и люди были наивней, лучше и верили в ценности, которые нам порой сегодня кажутся смешными.

СЕСТРОРЕЦК 1912.

Это было через семь лет после окончания Борисоглебской гимназии в 1912 году.

Я отправлялся из Петербурга, с нового вокзала Приморской железной дороги. Вокзал еще не был готов. Верхнее строение пути довели до угла Флюгова переулка и Большого Сампсониевского проспекта.