– Как там твоя ведьма?
– Да скорей бы уже отправилась к черту!
Мальчик лет 13—14 шаркал босой пяткой по земле, поднимая клубы пыли вокруг. Она взлетала облаком и садилась на загоревшие ноги парня, его короткие штанишки, скамью и розовый куст возле нее.
– Что, так достала?
– Да не то слово! Жизни с ней нет!
– Так чего не уйдёшь?
Второй подросток стоял рядом, прислонившись к оградке, и жевал яблоко.
– Дак кому нужен сын бродяги? Я вообще понять не могу, чего она меня взяла?
– Так это понятно! Она же любому другому платила бы втрое больше.
Николаша ничего не ответил. Только глазами сверкнул от злости. Эта простая мысль никогда прежде не посещала его. Выходит, он получал меньше, чем должен был. И работа ему доставалась самая паршивая.
– Эй, работнички! Что расселись? Работа сама себя не переделает?
Из окна показалась женская голова в платке с угловатыми, некрасивыми чертами лица и длинным узким носом. И тотчас пропала.
Мальчик у калитки только вздохнул. А тот, что сидел на скамье, пнул ногой камень, подняв в воздух так много пыли, что сам раскашлялся. Нехотя воткнул ноги в свои не по размеру большие ботинки. Молча встал и отправился в пекарню – как он сам подумал, «батрачить».
Пекарша уже поджидала Николашу:
– Пол замести. Муку перетащить в угол. Корзину яблок из погреба притащить. Перемыть. Пол помыть. Прибраться. Приду через 2 часа – все проверю.
И она скрылась за дверью, которая вела в жилую часть дома. Туда, где Николаша никогда не был, но представлял себе, что там повсюду змеи, заячьи хвосты и лягушачьи лапы.
Николаша остался один на один со своей работой. Не любил он ее до скрежета зубов. И – чего греха таить? – это было взаимно. За что бы юноша ни брался, все получалось как-то сикось-накось или наперекосяк. Как будто яблоки сами выскакивали из рук, а медный таз валился на пол только от прикосновения молодого человека.
Была бы воля Николаши, он бы вовсе работать не стал. Но куда деваться, когда есть хочется? Да и отец его, бродяга, последний человек в деревне, был хорошим примером. Чтобы никогда не пойти по его стопам. Вот и выбрал Николаша из двух зол – муку таскать да полы протирать. Зато в пекарне голодным не останешься.
Пекарша пришла на 5 минут раньше, чем обещала. Прошла по кухне, выпятив вперед острый подбородок и упрямо поджав тонкие губы. В пекарне было не убрано. Яблоки валялись по полу от самой лестницы в погреб до мойки. А Николаша с видом сверхчеловеческих усилий тащил небольшой наполовину пустой мешок муки в угол.
Внимательно осмотрев пекарню, женщина привычным жестом дала помощнику подзатыльник. Тот хотел, было, увернуться, но не успел. Отошел с обиженным видом, потирая затылок. И стал собирать по полу яблоки, украдкой закидывая себе одно-другое за пазуху.
Ирма достала огромную миску и стала замешивать тесто. Николаша исподтишка наблюдал за ней. И в полумрачной кухне пекарша казалась ему ведьмой, колдующей над котлом с леденящим душу зельем. Было что-то завораживающее в ловких движениях ее сильных рук. Что-то, чего Николаша больше никогда и нигде не видел, и сам не испытывал. Странная страсть к работе. Она пугала юношу. Всякий раз после захода солнца он торопился поскорее закончить работу. Часто украдкой оглядывался на хозяйку – когда-то ему рассказывали о мифической даме со змеиным коблом вместо волос. И Николаша каждый вечер вздрагивал и оборачивался, если пекарша оказывалась у него за спиной – не превратилась ли она в такое чудовище?
После работы юноша со всех ног бежал домой, запирал избу на засов и не осмеливался подойти к окну до самого рассвета.
Утром страх таял вместе с предрассветной дымкой. И Николаша браво шагал на работу, улыбаясь своим вчерашним чувствам, догрызая накануне украденное у пекарши яблоко или булку, изюм, орехи – что под руку попадало.
Оставшись наедине с тестом, Ирма преображалась. Острые черты лица смягчались. Колкий взгляд наполнялся нежностью. Женщина могла часами месить тесто. Ей это нравилось. И оттого у нее получался самый вкусный хлеб в округе.
Уже было за полночь, когда Ирма закончила возиться в пекарне. Кот, мирно отдыхавший в прихожей, тотчас вскочил. Знал, что пришло время, когда его покормят. Пекарша набрала еду в две миски. Одну поставила на полу возле кота. А другую отнесла на веранду, где ее уже ждал старый пес.
Теперь все. Вся работа выполнена. Ирма вернулась на кухню за чашкой давно остывшего чая и куском вчерашнего хлеба. Потом вышла на улицу и села на крыльцо рядом с собакой. Та уже поела, вильнула хвостом и облизала ногу хозяйки.
Ирма улыбнулась. Отломила кусок хлеба и отдала Зверю – именно так пекарша назвала пса, который прибился во время прогулки по лесу пару лет назад. Ирма не прогоняла Зверя. А он ни разу не заглядывал ни в дом, ни в пекарню. Так и остался жить на крыльце. Ирма сделала небольшую будку с подстилкой из четырех одеял – там Зверь мог прятаться от дождя и зимних морозов.
От собаки была польза. Она отгоняла от дома случайных зевак и прохожих. Ирма радовалась такой службе. Она тоже не любила людей.
Ночь была тихая. Звезды таяли в легкой дымке потемневших небес. Большая желтая луна жирным пятном растекалась по полупрозрачному облаку. Где-то трещали цикады. Пару раз сонная птица взмахивала крыльями, перебираясь на другую ветку. Наверно, более удобную. Оба раза зверь навострил уши и долго осматривался.
Ирма сидела, безучастно глядя в темноту. Потом медленно сползла на пса, и крупная слеза застыла в глазах. Меланхолию пекарши нарушили тихие шаги. Зверь вскочил. Ирма вместе с ним. Поспешно вытерла глаза.
– Доброй ночи, – раздался незнакомый голос из-за ворот. – Простите, что беспокою вас в такое время. Но, возможно, у вас найдется немного хлеба для странника?
Ирма могла разглядеть лишь силуэт человека в блеклом лунном свете. Но голос его прозвучал спокойно и просто, без подхалимства, слащавости и ложной смиренности. Это понравилось молодой женщине. И поддавшись минутному порыву, она молча и торопливо встала, вбежала в пекарню, схватила корзину с остатками хлеба и через забор передала ее незнакомцу.
