1.
– Опаздывает. Что на этот раз? Лень? Дела? Хм… похоже, просчитался. Хотя, если подождать дольше…
Невнятное бормотание оборвал перезвон монет. Бенедикт посмотрел вниз. На дне потертой деревянной кружки тускнела пара медяков. Первая за утро. Благодетель, кутаясь в меховой плащ, одарил нищего мимолетным, полным презрения взглядом, после чего заспешил по своим, без сомнения, важным делам. И, тем не менее, он поделился. Почему?
Денпорт заслуженно считался самым злачным городом самого бедного удела королевства, но это не мешало местным богатеям исправно подавать милостыню каждому встречному попрошайке. Быть может, таким образом люди пытались примириться со своей совестью или загладить вину перед Судьей? Ведь даже небольшое состояние здесь удавалось сколотить только сомнительным путем. Бенедикт ломал голову над этим с самого начала своих скитаний, но так и не пришел ни к какому выводу. В конечном счете он вообще перестал задумываться о чем-либо, кроме одной, самой важной задачи. О цели всей его жизни.
Нищий провожал щедрого прохожего взглядом, пока меховой плащ того, хлопая полами на осеннем ветру, не скрылся за поворотом, после чего снова уставился на вход в пекарню.
– Иворн снова опаздывает, – пробормотал Бенедикт. – Или я все же ошибся? Нет, ерунда, не мог! Он приходит сюда раз в две дюжины дней, с утра. Всегда. Хотя… три месяца назад он опоздал на день из-за драки в Крепости, а за два месяца до этого появился только к обеду. Хм… какой сегодня день? – Он нахмурился, с силой ударил себя по лбу ладонью и, беззвучно шевеля губами, принялся загибать пальцы.
От резкого звука Бенедикт вздрогнул, успев краем глаза увидеть, как его кружка врезалась в подгнивший забор и разлетелась на части. Две медных четверти, недовольно звякнув, выкатились на самую середину улицы.
– Бене, друг мой! Нет, ну ты мне скажи, тебе это правда нравится или ты просто тупой?
Услышав знакомый голос, Бенедикт пискнул и попятился, пока не уперся спиной в холодные доски старой ограды.
– Я же просил держаться отсюда подальше. Несколько раз просил. А тебе все неймется, – хриплый голос человека терзал уши, как старая пила – сухое дерево. – Сколько раз повторять, что хозяину не нравится, когда такие, как ты, ошиваются у его таверны?
Мужчина выглядел угрожающе. Он был высок и невероятно широк в плечах. Скрещенные на груди руки бугрились мышцами, а круглое обветренное лицо уродовал кривой шрам через всю щеку. Внушительный торс прикрывала только кожаная жилетка, но по-осеннему холодный ветер, казалось, не причинял ее обладателю никакого беспокойства.
– Гвоздь, – Бенедикт с сожалением покосился на пекарню, перевел взгляд на еще закрытую корчму, притулившуюся через два дома, и снова посмотрел в лицо собеседника. – Еще восемь… нет, семь с половиной минут. Потом я уйду. Пожалуйста! Мне нужно…
Гвоздь не дал ему закончить. Бене даже не успел понять, что произошло. Еще секунду назад он сидел на своем настиле из сухих листьев, а в следующий миг его отшвырнули в сторону, словно котенка.
Жесткое падение выбило воздух из легких. Ладони оцарапались о землю, и Бенедикт зашипел от боли. Из разорванного кармана блестящим дождем разлетелась горсть монет. Монет, которые он с таким трудом выпрашивал целую неделю. Конечно, он попытался их собрать. Отплевываясь от грязи, полз сначала к одной, потом к другой, третьей… в надежде найти как можно больше, прежде чем…
Тяжелый сапог угодил прямиком под дых, опрокинув Бенедикта на спину. Вспышка боли разорвала сознание. Он пытался вздохнуть, но каждая новая порция воздуха тут же вырывалась из груди надсадным кашлем.
– В прошлый раз я обещал познакомить тебя с нашими девочками, так? Может, сейчас до тебя наконец дойдет. – Гвоздь покачал головой, наигранно вздохнул и крикнул через плечо: – Боров, чего так долго?!
До этого момента Бенедикт считал, что легко отделался. Пара синяков и ссадин – дело привычное. Иной раз ему доставалось и похлеще. Но собаки… С собаками ему везло редко.
Толстенный повар в замаранном фартуке вышел из-за корчмы, когда Бенедикт уже прополз на заду через полдороги и снова уперся спиной в косой забор. Борова неистово тянула пара разъяренных сук. Словно одержимые, они рвались с поводков, рычали и лаяли, пуская пену. Бенедикт уже встречал этих тварей. В тот раз их разделяла клеть вольера, но даже тогда от одного вида лохматых озлобленных бестий хотелось залезть на ближайшую крышу.
Он испуганно вскрикнул, прижав кулак с остатками монет к животу. Трухлявые доски за его спиной жалобно заскрипели.
– Дошло наконец? – Гвоздь хмыкнул и покосился на повара. – Давай, Боров!
– Да ну его на хрен. Порвут же. Попугали, и хватит.
– Отпускай, сказал, – рявкнул вышибала, – или будешь следующим!
Толстяк вздохнул, раздраженно сплюнул и разжал мясистые пальцы. Бенедикт взвизгнул и, забыв про парализующий страх, перевалился через забор. Собаки налетели на ограду еще до того, как нищий рухнул в густую траву. Их пасти клацали над самым его ухом, пытаясь протиснуться в щели. Ветхие деревяшки прогибались, трещали, но каким-то чудом держались, обеспечив Бене пару лишних секунд. Не больше. Где-нибудь неподалеку обязательно найдется с полдюжины широких прорех.
«Девочкам», судя по всему, пришла в голову та же мысль. Они отступили, поводя влажными носами, и ринулись в сторону.
– Умные, – Бене шмыгнул носом и припустил через обугленный остов одноэтажного дома.
Ноги сами несли его прочь от злополучного места. Приобретенные за год бродяжничества инстинкты безошибочно подсказывали лучшее направление. Удирать от собак приходилось не в первый раз, и он, наученный горьким опытом, продолжал упорно нестись вперед. Вперед… даже когда кошмарный лай больше не доносился до ушей. Вперед, пока легкие не взмолились о пощаде. Вперед, пока противный, тошнотворный комок не подступил к горлу.
2.
– Неудачный день. Проклятый Гвоздь. Ненавижу. – Бенедикт прислонился к стене и закашлялся. На зубах противно заскрипела дорожная грязь.
На этот раз удача уберегла его от лишних дырок в заднице, но что стало с деньгами? Бене медленно поднял руку и разжал онемевшие пальцы. Над кровавыми следами от ногтей поблескивали четыре медных монетки. Обидно. До встречи с Гвоздем он мог похвастаться десятком таких, да еще и одним серебряным полурином. Сумма, на которую вполне можно было протянуть целую неделю.
– Нет. Восемь дней. Если сильно экономить – девять с половиной. Проклятый Гвоздь, – Бенедикт достал из-за пояса длинный нож. – Иворн должен был прийти в лавку. А я убежал. Гвоздь должен заплатить.
Бене поднес оружие к лицу и критически осмотрел стертое на треть лезвие. Он украл клинок двести одиннадцать дней назад и с тех пор ждал подходящего момента. Каждый вечер его убаюкивали звук точильного камня и мечты о том, как он пустит нож в действие. И в мечтах этих для Гвоздя не было места.
