Дима Буров торопился. Восемь вечера, скоро Новый год, а у него в холодильнике, что называется "шаром покати". Нет, в морозильнике лежала упаковка пельменей, но не отмечать же Новый год магазинными полуфабрикатами? Он с детства привык к тому, что вся семья в этот праздник собирается дома, был приучен к подаркам и ожиданию хвойно-мандаринового морозного счастья. Можно было заказать чего-нибудь, но захотелось вдруг именно домашнего. Поэтому он решил впервые в жизни сделать салат. Какой-нибудь простенький, из серии «всё, что есть в печи – на стол мечи». Беда в том, что в печи, в его случае, в холодильнике – было пусто.
Поэтому Буров побежал в ближайший супермаркет. В магазине было безлюдно, лишь скучающая кассирша взглядом подгоняла стрелки висящих на стене часов. Буров произвольно похватал продукты, решив сделать оливье по собственному рецепту.
Подойдя к дому, он остановился, оглядывая многоэтажный дом и в груди болезненно заворочалось одиночество. Там, за стёклами чужих окон, среди разноцветных переливающихся гирлянд и разнообразных аппетитных ароматов, суетились и готовились к празднику люди, смеялись, шутили. Наверняка в окружении самых любимых и родных, а он собирался отмечать семейный праздник один. Так тоскливо, как сейчас, Диме никогда не было. И кого винить? Да в общем, только себя…
На девятом этаже, где он снимал однокомнатную квартиру, тоже горело освещение. Два соседских окна, находившихся поодаль от его, внезапно привлекли внимание. Свет, льющийся из них, был однотонным, холодно-голубым, но никакого источника освещения Буров не заметил. Как будто сияние исходило от самих стен. Интересная иллюминация, заинтересованно оценил он. Была ещё какая-то неправильность в этих двух окнах, похожих на горящие недобрым светом глаза, и, присмотревшись, Дима понял, что именно показалось ему странным. Их створки были раскрыты нараспашку, что при сегодняшних минус двадцати – казалось довольно расточительным. «Наверное, там живёт кто-то с очень горячей кровью», – хмыкнул парень и направился к своему подъезду.
– Подождите! – крикнул он с порога, увидев, что двери лифта закрываются.
В два скачка преодолев оставшееся расстояние, он влетел в кабину.
– Спасибо! – он благодарно улыбнулся девушке, придержавшей двери и увидел, что горит кнопка его этажа. Странно что он никогда её до этого не видел. Её красивые серые глаза были такими светлыми, что вызывали мысль о каких-то драгоценных камнях. Нет, не камнях, внезапно понял парень, об отшлифованных кусочках льда на новогодней горке, если смотреть на них в пасмурный зимний день. Длинные волосы светлой шторой закрывали спину, доставая до бёдер. Она не улыбнулась в ответ, посмотрела внимательно и холодно, но взгляд этот пробежал по его венам и артериям будоражащей искрой, впился в самое сердце и теперь полыхал там искрящим огнём, как новогодняя петарда. Только огненная игрушка загорается и умирает почти мгновенно, а пламя в сердце Димы и не думало угасать. Она кивнула и утратила к нему интерес, отвела взгляд, думая о чём-то своём.
Девушка вышла на одном этаже с ним и направилась в другую секцию. Незнакомка скрылась из глаз, а Дима, позвенев для видимости ключами, прокрался вдоль длинного коридора, чувствуя себя невыносимо глупо и остановился возле однотипной двери из темного металла. Прислушался. Никаких звуков не было слышно. И тогда Дима, сгорая от стыда и воровато оглядываясь, приложил ухо к створке.
Он услышал какой-то слабый гул, такой бывает, когда проходишь рядом с электрической подстанцией. Интересно, что это может быть, размышлял Дима, пытаясь расшифровать звук. И вдруг замок оглушительно щёлкнул прямо ему в ухо! С перепугу парень отпрянул к противоположной стене и едва не заорал, со всего маху врезавшись боком в бетонную плиту. Дверь не открылась, вопреки ожиданиям. Как будто кто-то там, за металлической перегородкой, стоял, всматриваясь в Диму, разглядывая его.
Дмитрий кинулся к себе, чувствуя, как ноет бок и полыхает лицо. Он клял себя последними словами. «Идиот! Кретин! Что, если это была она? Тогда девушка наверняка приняла Диму за придурка и извращенца!» Он долго ещё не мог успокоиться, хмурился и нервничал, но постепенно мысли о своих проблемах вытеснили из головы дурацкий конфуз.
Войдя в квартиру, он переоделся в растянутую футболку, спортивные трико, отварил овощи и куриную грудку, как-то слишком быстро настрогал всё в большую стеклянную миску, заправил майонезом. Поставил бутылку шампанского и сел, мрачно глядя на свой скудный новогодний ужин. Он с тоской вспомнил заставленный добрым десятком разных блюд стол в родном доме.
Теперь отмечать приходилось одному. Нет, с родителями всё было в порядке, живы и здоровы, вот только Дмитрий разругался с ними и с сестрой так, что кажется, встречать теперь семейный праздник одному придётся очень долго. Причина скандала была болезненна и банальна: квартирный, мать его, вопрос.
Сестра его, Даша год тому вышла замуж и теперь ходила, поражая воображение Димы огромным животом. Он всегда невольно краснел, когда Даша при встрече обнимала его, толкая все более округляющимся пузиком. Как будто не родившийся малыш бесцеремонно заявлял свои претензии на жизненное пространство. Но вот что странно, требования человека, которого ещё даже не было, вдруг сочли нужным учесть родители Димы и Дарьи.
Полгода тому назад умерла бабушка и это печальное событие, как водится, повлекло за собой цепную реакцию. По завещанию бабули, обожавшей именно Диму, однокомнатная квартира была поделена между ним и Дарьей. Бабуля поступила так, чтобы не обидеть внучку, а Дима тогда особенно и не задумывался над этим, безусловно тревожным фактом. В полной мере он осознал его, когда Даша вышла замуж за своего Артёма и молодые поселились в бабушкиной квартире.
И, хотя он желал сестре всяческого счастья, в душе заворочался и стал временами выглядывать маленький червячок смутных подозрений. Окончательно червячок оформился в здоровенную анаконду не так давно, в один из обычных будней, когда Дима пришёл с работы. Мама, ставя перед Димой тарелку с горкой аппетитно парящего картофельного пюре и двумя котлетами, пристроившимися сбоку пузатым боком, невинно сказала:
– Димусь, как ты смотришь на то, чтобы отписать Дашиному ребёнку свою половину бабушкиной квартиры?
Дмитрий едва не подавился пюре, которое, теперь, казалось не таким аппетитным. Даже котлеты как будто съежились, потемнели и потеряли свою сочную привлекательность.
– А я? – глухо спросил он, прожевывая ставшую невкусной массу.
– У тебя есть доля в нашей квартире, – с готовностью ответила мама.
