Черт, не надо так надрываться. Что вы орете мне в ухо? Я же не глухая. Да, не тащите вы меня, больно же. Ублюдки! Ненавижу вас всех! Оставьте меня, пожалуйста. Вы что не слышите, оглохли? Или принесите воды, прошу вас. В горле пересохло, я умираю тут от жажды. Мне пить хочется. Изверги, а еще в полиции служите. Вас специально набирают по трем классам образования? Конечно же, другие не идут.
Я не ругаюсь.
Простите меня, умоляю. Глупости говорю, не соображаю ничего.
Да, это мой паспорт и трудовая, Абносова Ольга Юрьевна я.
Что? Какое еще убийство?
Я никого не убивала. Это все ошибка, понимаете? Я видела их всего раз в жизни. Мы вчера познакомились на вокзале, тот, что старше предложил переждать ночь у него. Я тут неместная, проездом, можно сказать. Мне некуда было пойти, вот я и согласилась переночевать здесь.
Вы дадите мне воды? Пожалуйста, у меня горло дико пересохло, рот открыть не могу. И, может, от головы что есть, ребят? Анальгин не помешал бы. Дайте лучше глотнуть чего-нибудь покрепче. Ну, пожалуйста, стопочку плесните. Вот же бутылка стоит, там еще осталось на дне. Отпустите меня, я домой хочу. Господи, да как же это могло со мной приключиться?! Ничего не понимаю.
Я вам все расскажу, как было. Я только сейчас не могу. Мне надо проспаться, отдохнуть чуть-чуть. Голова совсем не соображает. И я вспомню. Только я никого не убивала. Я в Бога верю. Это большой грех – «не убий» – одна из главных заповедей Господа. Или это несчастный случай, но я не имею к этому никакого отношения.
Не верите мне? Думаете, сошла с ума? Да, дайте же воды, изверги! Как болит голова, просто разорвет.
Сейчас-сейчас, я присяду и все расскажу. Не держите зла, ребята. Я не в себе.
Спасибо вам.
Вот один глоток воды, а столько споров. Сама виновата, сама. Ничего не говорю.
Здесь надо подождать? Я давно никуда не спешу, расскажу, все, как было. Сколько меня здесь продержат?
Спасибо, что дали вздремнуть, полегчало, ребята.
А можно еще с меня наручники снять, я все равно никуда не убегу. Куда здесь бежать? Одни решетки кругом и народу целая комната набилась. Нас записывают? Или вы так, в блокнотик? А зачем на допросе журналист вообще? Что это за новшества такие? Хотя о чем говорю, я же до этого никогда на допросах не была.
Я не помню, когда это со мной началось. Не помню того момента, когда потеряла связь с реальностью. Силюсь вспомнить решающий эпизод, когда жизнь забуксовала, и не нахожу. Вон, посмотрите на улицу, что через решетки видно: женщина с сумками в двух руках куда-то спешит, обгоняя прохожих. Девочки катятся на велосипеде, обсуждают что-то, переговариваются и почти не смотрят на дорогу. Слышно, как гудит включенный двигатель мусоровозки, у магазина идет разгрузка товара, водители матерятся между собой, стараясь перекричать звук перфоратора, в метре от них рабочие пробивают асфальт.
Моя жизнь остановилась, будто на паузе, а там за окном движение не прекращается. Может, нет того определяющего ход события, а есть череда обстоятельств, которые привели меня туда, где я сейчас? Я не знаю ответы на эти вопросы.
То ли я заимствовала чужую жизнь, то ли жизнь распорядилась, чтобы я разыгрывала чужую партию. И вместо главной ушла на второстепенные роли.
Вам, наверное, смешно слушать философские бредни непротрезвевшей женщины на пятом десятке. Но раз решили меня расспрашивать, то слушайте с самого начала.
Я мало что помню из детства. Сейчас любят приплетать детство, родителей, мол, они вершители наших судеб. Частично так и есть, но нельзя же всю жизнь держаться за материнскую юбку и обвинять родителей во всех грехах, которые творишь своими руками. Не по-взрослому это.
Отец меня обожал. Его лицо стерлось из памяти, как и большинство событий с его участием, а вот по каким-то едва уловимым запахам – смесь пота и спиртовых отдушек – и вот его образ всплывает перед глазами. Наверное, поэтому мне так нравятся магазины бытовой химии или отделы супермаркета с полками чистящих средств, в них пахнет искусственной чистотой, напоминающей отца.
Он работал на лакокрасочном заводе разнорабочим. Еще папа рисовал. Это было что-то вроде его хобби. Он мастерил плакаты для партсобраний или профсоюзов. Рисовал открытки на дни рождения или праздники. К нему со всего завода приходили и просили помочь, а расплачивались почему-то спиртом, который крали там же, с завода. Удивительный народ. Отец не отказывался ни от шабашек, ни от «благодарностей». И однажды он не вернулся с работы.
Воспоминания об отце отрывочны, будто часть пленок с ним вырвана или стерта, а день его похорон помню до мелочей. Несправедливо устроена жизнь: не хранит добрых событий, а то, о чем мечтаешь забыть, подсовывает всякий раз, когда и так хочется лезть в петлю.
Конец весны. Я стою на балконе второго этажа нашей квартиры. Отец лежит в гробу посередине комнаты. Я возвращаюсь обратно в большую комнату, приоткрываю белую тряпку и смотрю на себя в зеркало. Я себе не нравлюсь в отражении. Бесцветные брови, огромные на пол-лица губы. «Губошлепка», – слышится в голове голос одноклассников.
Мне хочется распустить волосы. Туго сплетенные в пучок резинкой они давят так, что болит голова. Мама ругается, что я своими космами весь дом заполонила, поэтому я пытаюсь ослабить натяжение резинки, но она не выдерживает моих манипуляций и рвется. Волосы падают с плеч, брови опускаются на место, и взгляд больше не кажется сильно удивленным. Я ищу в секретере новую, сматываю волосы и перевязываю резинкой и лентой. Гулька волос снова больно давит на глаза.
«Тебя наголо надо подстричь, из твоих волос можно носки плести», – мать из-за спины фыркает и пальцем показывает на два слетевших волоска на полу и уходит на кухню. И, правда, если они так лезут, почему я до сих пор еще не облысела?
«Рыжулька», – я вздрагиваю. Я отчетливо слышала голос отца. Я отскакиваю от зеркала и проверяю, жив ли отец. Может, он задышал, и это все какая-то кошмарная ошибка? Я наклоняюсь правым ухом и долго жду в надежде, что расслышу всхрип или вздох. Если отца не будет, то кто будет меня любить?
Снова выхожу на балкон. Внизу переговариваются соседские бабки. Они обсуждают бразильский сериал, охают и ругают легкомысленных героинь и влюбчивых поверхностных мужчин. Я пропустила несколько серий за последние дни, поэтому мне интересно, что произошло в мое отсутствие.
Сирень цветет, мыльную оперу крутят по телевизору два раза в день, соседки с упоением делятся переживаниями по поводу бразильских страстей и всему миру безразлично, что у меня больше нет отца. Эта мысль четко отпечаталась в юношеском мозгу: люди живут своей жизнью. Она продолжается у других, и плевать, что у тебя нет больше частички жизни или она остановилась. Тогда это было потрясением, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Телевизор дает новую пищу для сплетен, солнце светит, трава цветет, круглогодичная сменяемость времени, а твое время стоит на паузе.
