Туман уже забрал дальние поля и неторопливо подбирался к пажитям, за которыми поднимался высокий частокол Укутгоры. Один за другим гасли факелы, расставленные на границах видимости.
Когда исчез последний белый огонь, на самой высокой башне ратник Тишило поднёс стрелу к железному чану с красными углями, а после, задрав лук к самому небу, выстрелил. Красная точка угодила в гать с поганым воздухом, который тотчас вспыхнул, разогнав молочную завесу.
Но недолго плясал болотный огонь.
Из завесы выскочили тени и покрыли собой земное пламя. Спустя пару мгновений весь горизонт был скрыт ровной, белой пеленой. Тишило стал дуть в рог, но все и так уже знали, что начался новый дозор.
Пастухи и пахари сердились и обкладывали старосту Укутгоры бранью из-за того, что уже который день туман наступает раньше положенного срока и земля остаётся непаханной, а скотину загоняют в стойла полуголодной.
Староста Боян стоически выслушивал все жалобы люда, но сделать всё равно ничего не мог: после двух последних стычек с нечистью ратников осталось меньше сотни, и этого едва хватало на то, чтобы держать стену.
Запасов после зимы оставалось совсем мало и если бы не потери от лап чудищ, хлеба бы даже на посев не хватило. Укутгору волновало, как они будут встречать следующую зиму, а староста Боян думал только о том, как простоять грядущую неделю.
Откуда мне это известно? Потому что я как прилежная старостина дочь чинила стрелы в избе, когда к отцу приехали следопыты с юга. Они сказали, что на север идёт орда хана Ятагая и вряд ли две тысячи его конных пройдут мимо крупнейшего города на большаке.
Боян велел следопытам помалкивать обо всём, что они видели или слышали в пути, а после приказал не отпускать никого в одиночку за ворота (народ от такого решения стал роптать ещё сильнее). Только потом староста вспомнил, что я в соседней горнице и наверняка всё слышала.
– Ярослава! – позвал меня отец, а когда я вошла в светлицу, спросил, что я слышала.
Староста сидел на высоком кресле, укрытом шкурой зубра. Над местом главы деревни висела прибитая к стене башка нечистого, голову которому Боян отсёк ещё в молодости.
Пришлось сознаться, что я слышала всё до последнего слова.
– Надеюсь, тебе не нужно говорить о том, чтобы ты держала рот на замке?
– Не нужно, отец, но…
– «Но» что?
– Если орда идёт на нас, то может лучше сказать людям, чтобы успели подготовиться?
Боян откинулся на спинку кресла.
– Я уже слышал про этого Ятагая. Он будет здесь не позже, чем через два дня. Три, если нам очень повезёт. За это время наши люди не успеют дойти ни до одного города с каменным кремлём. Только крепкие стены могут остановить ордынцев, у нас таких нет. Наш частокол годится только против них, – староста указал на клыкастую морду с белёсыми зрачками.
– Значит, уйти нельзя?
– Уйти нельзя, – подтвердил отец. – Остаётся только надеяться на то, что хан испугается тумана и отвернёт от Укутгоры. Чем боги не шутят, если уж нечистые пережрали всех разбойников в окрестностях, то может и орду прогонят?
На том и порешили.
Сизое марево ударило в позеленевшие брёвна стены и сразу ощутимо похолодало. Чудовища и мороз ходят рука об руку – ратники знали это с того самого дня, когда вокруг Укутгоры сгустился первый живой туман.
Но меня тогда ещё не существовало на свете. С той поры утекло много воды, а чудища продолжали приносить с собой холод.
Первый нечистый прыгнул на частокол и вцепился в плотно пригнанные брёвна острыми когтями-крючьями. Стрела вошла ему в основание шеи, вторая угодила в бедро, скрытое клочковатым серым мехом. Чудище завопило, созывая прочую стаю, которая уже собиралась последовать примеру первого храбреца. Допустить нападения целой стаи на стену никак было нельзя, а потому я послала стрелу нечистому в твердолобую черепушку, пробить которую удаётся далеко не каждому.
