И Л Ь Я С Т Р А Н О В И Ч
ДОМ
2 l 2 l
Дом
Кам стояла в нескольких шагах от окна, запивая принятую «эйфорию» вином прямо из кувшина, и смотрела на полную Луну. Подумалось, что безмолвный лик, обращенный на них многие тысячелетия, наблюдает и ждёт. Ждёт, когда человечество сметёт с лица планеты, как смело когда-то всё, что было на месте Сектора. Жизнь ещё цеплялась за эти земли остатками общества, одичавшего, первобытного. Если бы в одночасье наместники свернули свои резиденции, полуголодные низведенные до состояния скота аборигены растоптали бы своих надзирателей, а потом истребили и друг друга. Вздрогнув, она отвела глаза от безразличного холодного диска. Взгляд скользнул вниз на голубоватую, в лунном свете, вершину пирамиды. Казалось, между исполинской рукотворной горой, светившейся отраженным светом, и Луной есть связь, энергия смерти бьет лучом в вершину, струится вниз по ребрам и сторонам, расползается мерцающим туманом всё дальше, умерщвляя Сектор, а за ним и всю планету. И, словно вторя её мыслям, в тишине раздался крик, сорвавшийся на визг. Кричал мужчина – она не сомневалась, но в этом крике было больше животного, чем человеческого. Жертву разрывали на части. Кам застыла в оцепенении, когда в покои ворвался брат, закрыл ставни и наглухо задернул тяжелые шторы.
– иди в спальню и не смей подходить к окнам, – сказал он на родном языке, даже не заметив кувшина с вином в её руках.
Выходя, он столкнулся с отцом.
– Не подходите к окнам, – рявкнул он.
– Что там происходит? – спросила Кам.
– Казнь.
– Надо выйти и сказать, что здесь люди, – предложил брат.
– Лучше оставаться внутри. Здесь нас терпят
– Как и дома, отец.
Они переглянулись и молча вышли.
Вертлявая миловидная брюнетка сидела в кресле нога на ногу, нетерпеливо подергивая остроносой туфелькой, потягивала ароматную сигаретку, запивая сладкий дым горячим кофе.
– Ты в курсе какими активами владеет твой папочка, Кирюш? – с усмешкой спросила Камилла.
Кирилл равнодушно хмыкнул.
– Что ты делал вчера вечером? – Молчание снова. – А позавчера?
– То же, что и вчера, – отозвался Кирилл, не желая вдаваться в подробности, которые Камилла, скорее всего итак знала.
– Ты решил, чем займешься, когда получишь свой диплом?
– Миллка, мне не за чем заниматься хоть чем-нибудь, кроме того, чем я уже занимаюсь. Это, наверное, должно быть грустно, но грустить мне некогда. А в компании и без меня есть, кому помогать папаше, – не без раздражения от понимания этого факта, процедил он последние слова сквозь зубы и глядя в пол.
– Ты должен работать на отца. Должен демонстративно изобразить, что для тебя это важно, – вспыхнула девушка, – притворись, если на то пошло.
Камилла, когда хотела доказать свою правоту, становилась похожа на диковатую торговку. Хотя и не лишенную привлекательности. Со своими пухлыми черешнями губ, и черными блестящими углями огромных глаз. Её немного портил крупноватый для миниатюрного личика нос. Она знала об этом, но отец не допускал даже мысли о том, что она исправит эту природную несправедливость, признак принадлежности породе. Что было проку от этой «семейной реликвии» представительнице не первого поколения, живущего вне Сектора и страстно желающей иметь любовником какого-нибудь местного красавца. Всё, что официально было не запрещено трогать мед модуляторам, Кам уже подправила с молчаливого согласия главы семейства и по протекции матери, понимавшей её подростковые страдания. Всё, что было скрыто от глаз родителей и не предполагалось к их обозрению никогда, она тоже подправила к своему двадцатилетию.
Вне семьи с ней могли спорить ещё друзья, только они и были ей ровней, остальные выстилались ковром, стремились предугадать её желания, встречали и провожали мягкой, заискивающей улыбкой.
У Кирилла с окружающим миром отношения выстраивались таким же образом. Разрешалось ему много больше. Правильнее сказать, ему можно было абсолютно всё. Иногда, казалось, его останавливал инстинкт самосохранения и, в некоторых случаях, брезгливость – до многого предстояло ещё «дорасти» морально.
– У Криса день рождения на следующей неделе, – ответил Кирилл, – мы полетим отмечать на пару недель, а потом приеду и сориентируюсь. Не доставай нравоучениями, Миллка?
– а что ты будешь делать после диплома? – спросил почти облаченный в чрезвычайно модный костюм Кирилл.
– Я думаю год поработать в немецком отделении – отозвалась девушка.
– Клерк из тебя не очень, что ты будешь там делать год?
– У меня будет возможность понять, как работает весь бизнес нашей семьи, – ответила Камилла, – много развелось вокруг отца услужливых мальчиков и девочек из коренных. А твоему папе уже шестьдесят пять, кстати, и он тоже не вечный.
– Послушай, Кам, у нас этот вопрос уже решён. Мы все понимаем, кто и сколько получит в компании, и я, и мать. Все и так имеют свои кормушки. У мамы свой бизнес. Ты же знаешь.
– Ты шутишь, – вскинула брови девушка, – пара забегаловок и магазин брюликов сомнительного происхождения в Париже, и ты думаешь – это приносит какой-то ощутимый, для вашей семьи, доход?
– Знаешь, я не думал об этом. Поехали, съедим что-нибудь, – отозвался модный юнец.
Они спустились в слабоосвещенный холл особняка. Крупные тяжелые глянцево-отполированные мраморные плиты, придавали ему угрюмого величия и делали похожим на склеп, хотя особняк на восемь квартир был построен не так давно и специально для нескольких избранных отпрысков из богатейших семей некоренных. Детишки вели себя слишком шумно, чтобы жить вперемежку с более зрелыми богачами. А хлопотливые родители всё же предпочитали держать молодняк под присмотром и строили подобные гнёзда для юных кровопийц. В то же время убранство таких мест было призвано приучить их к исключительной значимости собственных персон.
Нетерпеливый метроном тонких серебряных каблучков Камиллы отбил несколько шагов в направлении выхода и стал в ожидании. Кирилл замешкался в лифте, прилаживая на себе ремень с золотой пряжкой, державший полупрозрачные обтягивающие джинсы с золотыми же задними карманами на тонком флегматичном теле. А левое плечо курточки из крокодила украшал эполет с россыпью драгоценных камней. Камилла, как, впрочем, и Кирилл, никуда не спешила. За всю свою непродолжительную жизнь они никуда и никогда не спешили – весь мир, который они знали, вращался вокруг них.
Кирилл догнал подругу у выхода, тронул её за локоть. Кам смерила его ироничным взглядом.
– Вот за это они нас и ненавидят, – бросила она, со вздохом и накинула хиджаб, провела ладонями вниз по бедрам, туго обтянутым платьем. Она была одета по-вечернему и скорее походила на дорогую содержанку, чем на папину дочку, но именно так она и хотела выглядеть. В ней говорил то ли дух противоречия, то ли потаённое желание грешить.
