Елена Трофимчук - Дом, которого нет

Аленка трет пятки. Вода в тазике становится желто-коричневой. Земля на улице серая, пыльная, а вода в тазике желто-коричневая. Прямо как на Таниной могилке. Таню хоронили вчера. Она лежала в красном гробу в свадебном платье, а ее мама – низенькая тетя Зина – то ли пела, то ли плакала. Бабушка Соня сказала, что тетя Зина голосит. Дядя Вася – Танин папа – не голосил. Он стоял на коленях, прямо на желтой земле, и держал голову руками. «Запьет», – покачала головой незнакомая бабулька в черном платке.

Аленкин папа не запьет. Нет у Аленки папы. У Аленки есть только мама и бабушка Соня. Аленка достает ноги из воды. Пятки сморщились, но все равно грязные. Аленка шмыгает носом и топает к столу. Взбирается в углу на стул и просит: «Боженька, миленький, помоги, не умирай меня, Боженька!» Боженька смотрит мимо Аленки. Он высокий и почти голый. «Помогай им, Боженька» – просит бабушка Соня, когда в телевизоре кому-то плохо. Аленке теперь никто не поможет. Она бежала босиком. Всю дорогу – от речки до дома. И мимо дома Зауманихи тоже бежала. А Зауманиха сидела на скамейке и кого-то гладила. Кого-то у себя на коленях. Аленка видела, что на коленях у Зауманихи никого нет, и видела, как она его гладит.

Зауманиха – колдунья. Ей тысяча лет, а может, и больше. Дом Зауманихин стоит боком, окнами глядит не на улицу, а в глубокий темный ров. Бегать по улице босиком нельзя, это все знают. С самого рождения знают. Рождается дитеночек, и ему сразу говорят: «По улице босиком не бегай». Зауманиха каждый вечер ходит по улице с ведром и лопатой. Собирает в ведро следы и относит их на кладбище. Аленка сто раз видела, как Зауманиха идет с ведром на кладбище. Чьи следы отнесла, тот человек умирает. Не сразу, но обязательно умирает.

Аленка не знает, когда умрет. Может, завтра, а может, через неделю. Через неделю, на выходные, приедет мама. А если Аленка умрет завтра, то маму, наверное, раньше с работы отпустят. Аленка скручивается на стуле и ревет. Не в голос ревет – тихо. Оденут Аленку в свадебное платье. Всех, кто не успел выйти замуж, в свадебное платье наряжают. У Аленки есть жених, почти муж – Владик Залевский. Они договорились вырасти и пожениться. Теперь Аленка не вырастет. А Владик будет сидеть на коленях на желтой земле и держать голову руками. А потом запьет.

Хлопает дверь – бабушка Соня. Подоила корову, принесла молока – теплого. Аленка поднимает голову, хочет рассказать все бабушке и снова ревет – уже в голос. Бабушка гладит Аленкину голову, а Аленка показывает пятки – шершавые, желто-коричневые. «Поранилась?» – спрашивает бабушка и надевает очки. И Аленка рассказывает – про Зауманиху, про следы, про свадебное платье. Только про Владика не рассказывает.

«Да какая же она колдунья? – удивляется бабушка. – Контуженая она. В войну еще контуженая». «Контуженая» звучит красиво. Как танец звучит. Аленка представляет даму в красивом платье. Почти таком же красивом, как мамина ночнушка с маками. Дама в платье кружится, кружится, перебирает босыми ногами. Чем больше дама кружится, тем тяжелее Аленке на нее смотреть. Глаза Аленкины закрываются, дама кружится все медленнее, медленнее, а потом и исчезает вовсе. На пыльно-серой улице – желтые следы. И бабушкин голос: «Умаялась за день».

Шарик ночью плакал. Аленка знает, что собака воет к покойнику. Еще Аленка знает, что умереть намного легче, чем выжить. Можно чихнуть в субботу, и в доме появится покойник. Появится не прямо в субботу, и даже, скорее всего, не в воскресенье, но скоро. Скоро – это хуже, чем в субботу или в воскресенье. Скоро – это каждый день ждать смерти.

Бабушка Соня смерти не ждала. Она с утра до ночи возилась в огороде, а потом слегла. Накрылась тяжелым ватным одеялом и стала громко, хрипло дышать. «Хорошо, картошку успела выкопать», – сказала соседка Петровна. Петровна теперь приходит каждое утро. Ставит на стол тарелку с драниками, берет табуретку и садится около кровати бабушки Сони. Драники у Петровны некрасивого синего цвета и всегда холодные – как будто она их не жарит в горячей печке, а морозит в стылом погребе. «Главное, чтобы Яся успела приехать», – говорит Петровна и вздыхает. «Не причитай раньше времени», – хрипит бабушка Соня и закашливается.

Яся – Аленкина мама. По паспорту маму зовут Янина, а в жизни – Яся. На Янину мама не похожа. У Янины должно быть круглое веселое лицо и платье, в котором много юбок. Нижняя юбка должна быть белая, кружевная – как подзор кровати, на которой лежит бабушка Соня. У Аленкиной мамы лицо худое, с длинной морщиной на лбу. Такое же лицо у женщины на овальном портрете, который висит на стене между окнами. Женщина на портрете – Аленкина прабабушка, она умерла раньше, чем родилась Аленка. Аленке от прабабушки досталось имя. А маме – худое лицо и длинная морщина. Маме послали телеграмму. Текст придумала тетя Рая – Варькина мама. Варька – лучшая Аленкина подруга. А тетя Рая – учительница и знает, что в таких случаях пишут в телеграммах. «В таких случаях» – это Варькино выражение. Варька видела, что именно тетя Рая написала Аленкиной маме, но Аленке не говорит. Варька теперь, когда видит Аленку, делает такое лицо, словно бабушка Соня уже умерла.

Аленка на цыпочках выходит за дверь. Щеколду опускает медленно – чтобы не гремела. «Блинов поешь!» – кричит вслед Петровна. «Не хочу», – говорит Аленка уже во дворе и обнимает за шею Шарика. Шарик крутит головой – хочет лизнуть. Аленка зарывается носом в густую шерсть. Шарик пахнет солнцем и печеной картошкой. «Драники – не блины», – говорит Аленка Шарику. Желтые, круглые блины бабушка Соня печет каждое утро. Сначала половником наливает тесто на тяжелую сковороду. Тесто растекается ровно, без единой дырочки. Затем чепелой отправляет сковородку в светлую разогретую печь. Аленка сидит за столом, смотрит в окно на Шарика и ждет. Готовые блины ложатся румяной стопкой на чистый рушник. В доме пахнет тестом и стиркой.

Уже четвертый день в Аленкином доме пахнет спиртом, сладко-горькой травой и косынкой Петровны. Аленка прижимается щекой к морде Шарика. Шарик ложится на спину, приоткрывает пасть и показывает зубы. Аленка водит рукой по розовому животу Шарика. В глазах щиплет. Аленка зажмуривается и видит волка. Если она попросила правильно, волк придет сегодня ночью. Прошлой осенью волк приходил к Маласаихе. Маласаиха старая и живет с сыном у самого леса. Сын Маласаихин пьет. Его так все и зовут – Генка-пьяница. Волк той осенью задрал Маласаихину овечку. «Это хорошо, что овечкой забрал», – сказала Петровна. Аленка тогда подумала, что Петровна так со злости говорит. У нее самой-то ни коровы, ни овечек нет. А Варька сказала, что это смерть в виде волка приходила. Могла бы Маласаиху или Генку прибрать, но забрала овечку. «Теперь в их хате долго никто не помрет», – сказала Варька. И Генка, действительно, не помер. Хоть на Троицу проспал всю ночь на кладбище, на старой могиле со сгнившим крестом. А на могилы даже наступать нельзя, не то что спать на них.